Анонимные грешники (ЛП)

Мой взгляд обращается к потоку костюмов и кружев, проходящему через кладбище к нам. Мужчины мафии знают, что любви не существует. Дяди и двоюродные братья хватают своих жен и подруг за запястья, вместо того чтобы держать их за руки. Они предлагают сдержанный комфорт в надежде, что те заткнутся, все время поглядывая на часы, прикидывая, когда они смогут улизнуть к своим шлюхам, ослабить галстуки и забыть о своих обязанностях перед Коза Нострой.

Мужчины Висконти, в частности, не влюбляются. Потому что влюбленность предполагает случайность, а всё, что делает эта семья, холодно и расчетливо.

Дрожащая рука сжимает мое плечо.

— Алонсо понравилось бы это место, — говорит дядя Альфредо, задыхаясь от эмоций. — Теперь он может смотреть вверх на свою церковь и вниз на свой город. Он построил их из ничего, знаешь?

Глядя вниз на кучу грязи, которая вот-вот придавит мою мать, я коротко киваю ему. Он похлопывает меня по спине и делает шаг назад. Надо отдать дяде Альфредо должное, он хорошо понимает намёки.

Маму опускают первой, и я чувствую, что тону вместе с ней, единственная женщина, ради которой я когда-либо встану на колени. Мои сжатые кулаки исчезают в земле. Ещё одна рука ложится мне на плечо, и по блеску кольца с цитрином я понимаю, что это рука Рафа.

— Отец Небесный, поскольку ты решил призвать нашу сестру Марию Висконти из этой жизни к себе, мы предаем ее тело земле, где оно обретет своё последнее пристанище, — громко произносит епископ Франциск, его слова быстро уносит ветер.

Белое тепло проникает в мою кровь, и снова возникает эта горечь, обжигающая горло. Вкус тайны и греха, и сколько бы виски я ни выпил во время полета домой или после него, я знаю, что никогда не избавлюсь от него.

— … Прах к праху, пепел к пеплу… — напевает епископ.

Благовония горят, клубы дыма сливаются с утренним туманом. Затем появляются розы. Кроваво-красные, усыпанные шипами, они с глухим стуком падают на крышку из красного дерева. Раф приседает рядом со мной, подносит кулак ко рту и дует. По щелчку его руки пара игральных костей рассыпается по крышке, скатывается с изгиба и падает в щель между гробом и землей.

— Для моей Госпожи Удачи, — хрипит он, проводя рукой по волосам. — Удачи тебе наверу, мама.

Габ тоже опускается на колени. Вместо того, чтобы бросить розу в руке, он наклоняется, прижимается губами к дереву и бормочет что-то длинное и проникновенное.

Самое большое количество слов, что я слышал от него за последние годы.

Цветы и открытки перестают падать, и глаза выжидающе поворачиваются ко мне.

Медленно я достаю что-то из кармана. Обертка хрустит в моей руке, и я осторожно кладу его на гроб, чтобы оно не поломалось.

Рядом со мной раздается тихий смех.

— Печенье с предсказанием, — слабо говорит Раф, грустная улыбка растягивает его губы. — Почему я не додумался до этого?

Мама верила в судьбу так же сильно, как в Бога. Но в то время как она была довольна тем, что никогда не видела и не слышала большого человека в небе, она постоянно искала доказательства того, что судьба существует. Она искала их повсюду. Гадание на таро за пять долларов у цыганок на ярмарке, маленький брелок с бильярдным шаром с номером 8, прикрепленный к ключам от дома.

И чертово печенье с предсказаниями. Мама жила ими, каждый вечер после ужина она открывала одно, аккуратно разворачивая маленькую полоску бумаги, словно это был ценный артефакт. Она находила смысл в любом туманном пророчестве, которое оно содержало, а затем работала над тем, чтобы подстроить и изменить свою жизнь в соответствии с ним.

И именно печенье с предсказанием в своё время привело её из Нью-Йорка в Дьявольскую Яму, штат Вашингтон.

Ищите надежду там, где воздух солёный, а скалы крутые.

Она любила этот грёбанный город, потому что думала, что это её судьба — начать здесь жизнь. Интересно, сгорбившись в цыганской повозке или трясясь над своим бильярдным шаром с восьмёркой, она когда-нибудь понимала, что этот город станет смертью и для неё.

Следующим опускают моего отца. На его гроб накинута пурпурная вуаль, а сверху сложены его зеленые с золотом одеяния. Снова начинаются рыдания, громче, чем в случае с мамой. Я поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к морю, чувствуя, как каждая пара глаз Висконти прожигает мне спину.

Я знаю, о чём они все думают. Смерть моего отца знаменует новую эру для Коза Ностры, и она начинается с меня.

Нового Капо Дьявольской Ямы.

Когда я смотрю на рыбацкие лодки и грузовые суда, покачивающиеся на волнах внизу, я понимаю, что чувствую на себе и другие взгляды. Я поворачиваю голову направо, мой взгляд простирается через кладбище на другую сторону небольшой дороги, где на автобусной остановке толпится народ.

Моя челюсть сжимается.

Грёбаные местные жители. Одни сидят на скамейке, другие прислонились к телефонной будке, скрестив руки. Все смотрят, как моих родителей опускают в землю, и, судя по их взглядам и яркой одежде, никто из них не пришел выразить своё почтение.