Anotherland

– Вам тяжело есть палочками? – спрашивает с искренним участием стажёр Бэ.

– Ага, у себя на родине пробовала, но быстро бросила. Устроилась на работу сюда, пришла в первый день, и пришлось быстро научиться. Помню, учитель по языку говорил, что вилкой в еду может тыкать только варвар, а люди, почтительно относящиеся к пище, едят её палочками, – тяжело вздохнув, обратилась я к воспоминаниям о доме.

– А почему вы говорите на английском, а не на корейском языке? И имя у вас необычное, – спрашивает новенькая.

– Долгая история. Если коротко, то ни местный, ни английский не мои родные языки, – быстро произношу я тоже с акцентом. – А вы где выучили китайский?

– Это мой второй родной язык, – отвечает она, опуская глаза.

– В любом случае мы сейчас все тут одной вроде крови, но общаемся не на родном, – смеётся менеджер Хон, пробывший несколько лет в Австралии, и все улыбаются.

Вот так мы трое и сдружились, не знаю почему. Может, потому что в той или иной степени оказались белыми воронами. Менеджер Хон, хотя и был местным, но как-то не влился в рабочее сообщество. Большинство над ним посмеивалось, но при нас – по-доброму, так как любой разговор он мог вывести на просторы истории, философии и долго размышлять вслух о том или ином событии. Он тоже работал в отделе продаж, в основном, имея дело с Европой, США и Австралией. Во время ежемесячного корпоративного ужина мы трое сели рядом, благо строгие правила субординации и мужского шовинизма оберегали нас от сидения с директором и разнообразными начальниками. Пока все предавались чревоугодию и прелестям алкоголизма, мы старались тихонько общаться о своём. Свинина в кисло-сладком соусе ожидала своей участи, пока китайский шашлычок шкворчал на механизме, передвигающем палочки вправо и влево.

– Вам нравится здесь работать, сонбэ3? – вполголоса спрашивает новенькая.

– Ну как сказать? Коллектив хороший – это плюс. Директор – умеренный самодур. Сама работа, конечно, вообще не по мне. Терпеть не могу общаться с малознакомыми или вообще незнакомыми людьми, а тут ещё надо навязывать свою продукцию.

– Да? А какая работа вам по душе?

– Вот библиотека была бы в самый раз! Во-первых, тихо, безлюдно, а самое главное, книги – бери не хочу, да и еще и платят за это. А тебе нравится тут?

– Я тоже люблю книги, – с воодушевлением ответила новенькая.

– И я, – вступил в беседу менеджер Хон.

– Давайте обращаться друг к другу по именам, хоть это и не принято здесь. Я самая старшая и разрешаю обращаться по имени, без позиции, фамилии, не прибавляя вежливое окончание -щи. Просто Элли.

– Тогда меня зовите Беном, – улыбнувшись, произнёс менеджер Хон.

– Я – Мисо, – подхватила новенькая.

– Ну вот, теперь стало легче, – просияв, сказала я. – Мисо, как тебе здесь?

– Мне всё чуждо, не только работа. Раньше я жила совсем в другом мире, где всё было более понятно и однообразно. Там есть целый свод правил на каждый день, и самой мне не нужно было заботиться о будущем. Нужно просто делать, что тебе говорят. А здесь человек практически предоставлен самому себе, должен думать и беспокоиться обо всём сам. Слишком много свободы – это пугает даже больше, чем ее отсутствие.

– Да, я понимаю, о чем ты говоришь. На моей родине лет 20 назад тоже всё было по-другому. Но даже не знаю, что страшнее: капитализм, насаждённый по желанию граждан, или тот, что построен на остатках коммунизма? – отвечаю я, пытаясь подобрать нужные слова.

– Я знаю, что такое государственная религия – искажённая копия христианства, где Бога заменили конкретным человеком. В Бога я не верю, но думаю, если Он есть, то карает за подобное. Может, в этом причина несчастий моей страны? – срывающимся голосом произнесла Мисо.

– Всё это очень сложно, – добавил Бен. – История беспощадна, и её невозможно изменить. Я даже не могу сказать, что лучше, помнить о прошлом или навсегда похоронить его. Страдания и боль велики. Надо ещё поискать столько земли, чтобы навсегда похоронить когда-то уже погребённого великана. Не предадим ли мы своих предков, забыв о прошлом? Не навредим ли мы потомкам, напоминая о нём, возбуждая ненависть? Что, если истукана невозможно похоронить навечно, что, если чем дольше он лежит, тем страшнее будет его пробуждение? – с возрастающим накалом в голосе проговорил обычно невозмутимый Бен.

– Мне нелегко вспоминать о прошлом: и о том, что я лично пережила, и о том, что пережили родители, бабушки и дедушки, – сказала Мисо.

– Те, кому прошлое не даёт покоя, должны что-то с этим делать! Ради самих себя. Не для того, чтобы помнить или забыть, а чтобы разобраться и отпустить, – немного резко добавила я.

– Интересно. В прошлом мы все были одним народом, но разделились, и в итоге каждый пережил свою трагедию, – подытожил Бен.

 Глава 2