Аншлаг в Кремле. Свободных президентских мест нет

Именно в такой Германии мы провели три дня и сумели переварить 12 встреч и дискуссий. Темп был столь взвинченным, что на телефонные вопросы о состоянии погоды в Берлине, я непроясненно отвечал: «Обыкновенная!» Потому, как нельзя ничего более вразумительного сказать о погоде, погружаясь в очередные заседательские кресла и пододвигая к себе уже ставший ненавистным растворимый кофе и графинообразные термосы, и по силуэту похожие на пингвинов. И еще мутноватый чай в пакетиках с одинаковым вкусом, и сладости в виде глазированного шоколадного печенья и печенья, посыпанного тертым орехом. Вся эта офисная похожесть, как, впрочем, и похожесть вопросов, делала этот марафон утомительным, многословным и даже однообразным.

Смысл всей поездки заключался даже не в этих встречах, бесспорно, полезных. Немцы, вообще, по своей ментальности предрасположены к диалогам, симпозиумам. Гвоздем программы была, конечно же, дискуссия на подиуме по теме: «Сколько Европе нужно России, и сколько России нужно Европы?»

Как только мы прилетели, встречающие сообщили нам, что интерес к дискуссии громаден, и на этот час количество желающих принять в ней участие составило 400 человек. Утром следующего дня нас предупредили, что цифра возросла до 500 человек, зал фонда Аденауэра не сможет вместить всех желающих, и они вынуждены отвечать отказом на безостановочно поступающие просьбы. Я хотел посоветовать «немецким коллегам» подыскать другой зал, но вовремя одернул себя.

Я хорошо знаю немцев, и давно понял, что они не предрасположены к экспромту. И менять что-либо в ранее запланированном действе для них равносильно катастрофе. Тем более, когда это следует сделать немедленно, вне предварительных расчетов и осмыслений.

Более того, дискуссионный зал находится в здании фонда Аденауэра и принадлежит ему. А зал большей величины надо арендовать на стороне, и, значит, платить.

Вечером, накануне, один из модераторов, он же ведущий дискуссии писатель и политолог Александр Рар, был крайне взволнован. В Москве несколькими днями раньше случился вызывающий теракт в театре на Дубровке. А, значит, проблема Чечни опрокинет главную тему дискуссии. И ситуация в комплексе может стать неуправляемой. «У немцев, — предупредил Рар, — очень критическое настроение по поводу военных действий в Чечне. Здесь превалирует точка зрения российской оппозиции: Чечня и все, что происходит там, это, скорее, проблема прав человека, а не антитеррористические акции России. Военные действия должны быть прекращены. А дальше — мирные переговоры о статусе Чечни».

Я успокоил Papa: «Мы тоже за мирные переговоры. И мы тоже за мир в Чечне. Вопросы в другом, Саша! С кем их вести? И какой ценой мир? В России фраза: «Главное, чтобы не было войны» — исходная, определяющая для всех поколений. Понимаешь, Александр, для всех поколений, но… И вот в этом многозначительном «но» — все проблемы». Хотя, конечно, как говорил один из героев повести «Теория невероятности» писателя Михаила Анчарова, «многозначительность — стартовая площадка кретина». А еще, сколько мне известно, и признак диагностики в психиатрии.

До главной дискуссии в разговоре с немецкими политиками, министрами и экс-министрами, депутатами бундестага, руководителями его фракций совершенно очевидно просматривалась «зацикленность» немцев на правах человека.

И даже, обсуждая последствия страшного теракта в Москве, они скороговоркой признавали, что, да, ситуация была непростая, и спецоперация проведена мастерски. Но нужна ли она была? Не скрою: жертвы от газовой атаки сопоставимы еще с одним терактом.

Почему врачи оказались бессильны? Как получилось, что информация о пострадавших, долгое время скрывалась? Почему до сих пор не оглашена формула газа? Вообще, можно было бы и не ездить в Германию, а посидеть за столом с нашими правыми и услышать от них то же самое, но уже на языке оригинала.

В полемике с немцами мы не упоминали наших правых, да и зачем? Немцы должны понять, что в России существует совершенно иное мнение о происходящих событиях. И этой позиции придерживается большинство общества. Возможно, это и не радовало некоторых наших собеседников, они оставались при своем мнении, и вновь и вновь ссылались на высказывания своей печати, радио, телевидения.

Все происходящее — в пределах статистической ошибки. Почему западные корреспонденты в России в своих взглядах столь созвучны взглядам СПС? Это касается не только Германии. А у них нет выбора. Оппозиционность сама по себе интересна фактом несогласия с официальным мнением. Есть непримиримая оппозиция — это коммунисты в России. И немцам бессмысленно объяснять, что коммунисты прошлого и коммунисты нынешние — это разные коммунисты. В либеральной Германии, пережившей длительный шок в связи с разделением страны, а затем в связи с ее объединением с ГДР, коммунисты не могут, ни в каком виде, ни под каким соусом, вызывать симпатии.