Аншлаг в Кремле. Свободных президентских мест нет

Так или иначе, Белый Дом на Краснопресненской набережной сумел зацепиться за предложенную им схему распределения налоговых поступлений: 36 процентов — регионам, 64 процента — федеральному центру. Но тем самым чиновничья феде-ральная власть одержала пиррову победу. Она еще раз показала, что навыки управления страной ею утрачены. И вместо рыночных отношений, которые она же сама и декларирует, на вооружение взяты «пыльные» методы унитарного, «зацентрализованного» государства «заскорузлых» советских времен.

НЕУДАЧНЫЕ РОДЫ

Федеральная власть, похоже, живет вне анализа своей собственной деятельности. Хотя идея административной реформы, и ее едва ли не экстренное проведение говорят, казалось бы, об обратном. Однако не выявлена суть: во имя чего она проводится? Для того, чтобы существенно сократить численность чиновничьего аппарата? Так эту процедуру проводит всякая власть и во всякой стране, будь то Франция, Германия, Япония, Китай, Советский Союз или нынешняя Россия. Но чиновник, и особенно в нашей стране имеет способность не только к мимикрии, но и к саморазмножению. Через 4–5 лет количество «белых воротничков» полностью восстанавливается с обязательным процентом «прироста». Отсюда вывод: лидеры приходят и уходят, а аппарат вечен. Он, априори, самовосстанавливающаяся система. Подобная цель может быть частью реформы, но не ее сутью. И что же? Ввести трехуровневое управление страной наподобие Германии и Франции? Замечу, что французский бюрократизм считается в Европе самым иезуитским. Кстати, этим постулатом, в частности, Франция защищает свой особый управленческий статус, свою непохожесть с модулями управления других стран Европы. В России, как я понимаю, в качестве прообраза административной реформы взят немецкий вариант.

Сначала Путин из Питера, став президентом, призывает во власть только «своих», питерских. И по большей части знакомцев по коридорам и кабинетам здания УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области. А затем Путин с Литейного вспоминает четыре года своей командировки в ГДР. И напутствует Козака, якобы автора административной реформы, обратить внимание на систему германского управления. Мы неисправимые эпигоны. Младореформаторы этот российский порок, по сути, превратили в принцип управления страной. Напомним ставшую афоризмом фразу Евгения Базарова, главного героя романа И. С. Тургенева «Отцы и дети»: «То, что русскому человеку здорово, то немцу — смерть». Так и с реформами власти. Младореформаторы породили образ власти, для которой незнание собственной страны не является пороком. Более того, торжествовал принцип: чтобы управлять страной, совсем не обязательно ее знать.

И здесь я произнесу роковые слова: мы, а я рискну зачислить себя в демократические лидеры страны 90-х годов, полностью осознавали всю трагичность последствий распада СССР. Перед демократической властью, перед первым российским президентом Борисом Ельциным, стояла невероятной сложности задача: не повторить в новой России судьбы Советского Союза. Не допустить распада ее на «княжества». Многим и сейчас памятно, в полной мере, историческое собрание глав субъектов РФ в Кремлевском дворце 31 марта 1992 года, на котором был подписан Федеративный Договор.

Статья Юрия Лужкова «Маятник федерализма» в одном из июльских 2004 года номеров газеты «Труд» вернула меня в те, не слишком далекие, годы. Умная статья. Лужков трижды прав. Мы выровняли региональное законодательство и упразднили его расхождения с российской Конституцией. И это — благо. Но мы неисправимы. У России, как видно, единственный на все времена способ восприятия жизни — крайность. Федеральной власти и, прежде всего, Путину, казалось, что, утверждая силу центра, он возвращает России веру в ее силу как единого государства.

Но нельзя забывать, что федерализм в любой стране Запада — главный фактор развития. В Германии — экономическая самостоятельность земель, и в каждой из них свои особенности. Одна — центр металлургии, другая — автомобилестроения, третья — точных технологий, четвертая — индустрии СМИ. В США самостоятельность штатов— ключ к экономической мощи страны в целом.

Это верно, что Россия — страна особая. Но федерализм несостоятелен в двух случаях: когда порождает синдром региональных суверенитетов и тем самым разваливает страну. И тогда, когда трансформируется в унитаризм, и регионы из локомотивов развития страны превращаются в иждивенцев, что стоят в очереди за дотациями центра.

Разве правильно, когда в эпоху стабильности, порожденную невиданными высокими ценами на нефть, накопления страны выросли запредельно, вместо того, чтобы ослабить налоговый пояс регионов, и дать им импульс к развитию, центр усиливает налоговое давление на них, сокращает доходную часть террито-рий? И тем самым, теряет возможность создать во всем государстве эффект экономического рывка?