Аншлаг в Кремле. Свободных президентских мест нет

А дальше зона ошибочности расширялась за счет существования двух миров. Все надо сделать как можно быстрее, чтобы народ не опомнился, чтобы не успела вызреть энергия сопротивления. Долготерпение русского народа — наш козырь, — сочли младореформаторы. И посланный на исходе СССР и социализма сигнал «быстрее, быстрее» был уподоблен новому ритмическому ряду. Естественно, все, что делается впопыхах, априори, не может быть совершенным. Критическое состояния экономики в тот момент, отсутствие золотовалютных запасов, отчетливая динамика падения мировых цен на нефть, сводимый на нет продовольственный запас страны и развал СССР, лишивший экономику импульса кооперации, все это бесспорно работало на концепцию поспешности. «Сейчас или никогда» — четкий алгоритм того времени. И, все-таки, все эти составляющие в понимании рядового гражданина были некой размытой и, в определенной степени, абстрактной опасностью.

О возможности сбоев в обеспечении продовольствием в стране вслух не говорилось, но катастрофа именно такого масштаба была очевидной. Власть боялась паники, которая, в конечном счете, опрокинула бы саму власть.

Нет худа без добра. Критичность ситуации как бы оправдывала торопливость в действиях власти. Столкновение с сопротивляющимся парламентом, который к 1992 году занял враждебную позицию к любым действиям первого Президента России (а именно он был оплотом младореформаторов), вынудило исполнительную власть провести приватизацию вне законодательных актов, а опираясь только на указы Президента, которые готовили сами младореформаторы. Таким образом, непримиримая оппозиция депутатского корпуса была попросту проигнорирована.

Это только усугубило ошибки того периода, ибо всякая исполнительная норма, не прошедшая горнило критического оппозиционного видения, становится уязвимой. В результате два фактора: поспешность и неприятие критики со стороны предопределили неминуемость ошибок экономических реформ того времени. Причем первая составляющая в громадной степени побуждалась враждебным к реформаторам поведением большинства народных депутатов. Могло ли быть иначе? Могло. Времени на долгое раздумье действительно не было. Но отношение с парламентом могло быть иным. В этом и заключался агрессивный политический непрофессионализм младореформаторов.

Где-то к 1993 году к реформаторам пришло понимание: реформы «буксуют», и ощущение провала (ничего не получается) стало угнетающим. Ухудшение социального климата в стране и, как следствие, возрастающая разобщенность населения, и (ох, уж этот соединительный союз «и») стремительное неудержимое падение авторитета демократии как политического идеала.

Аудитория союзников, людей верящих в демократию, как в единственный путь развития России, стала сокращаться. Еще по инерции говорилось: «Мы, конечно, за демократию, но…» Экономической успешности не было. Предприятия стояли. Образование, наука, медицина, весь инженерно-технологический мир погрузились в состояние прострации, люди терялись в догадках: почему их невостребованность стала постоянной и непререкаемой?

Именно в тот момент, повторюсь, погоняющий, уместный для спорта, но не для реформирования государства, призыв: «Скорее, скорее, скорее», стал довлеющим. И отчаянный вопрос: «Зачем? Какая надобность спешить?» получил хлесткий ответ, похожий на прямой опрокидывающий удар: «Потому что могут вернуться коммунисты!»

Коммунисты вернуться не могли. Партия рухнула, как только она лишилась статуса правящей. С этой минуты, сначала перед КПСС, затем перед КПРФ, встал вопрос не о возвращении к власти, а о возможности в каком-либо виде сохраниться на плаву, не исчезнуть с политической арены. Провал перестройки, угрозы распада Союза, деградация экономики и пустые прилавки в продовольственных магазинах — завершающий аккорд правления КПСС не давал партии шансов на возвращение к власти. Начался массовый исход из партии ее членов, и всякие напоминания о вероятном возвращении коммунистов играли роль мобилизующих «страшилок», прежде всего, в стане самих демократов и их сторонников. Демократы шли на этот вымысел, несмотря на очевидный обратный эффект. Сам этот миф работал на КПРФ, возвращая ей иллюзорные надежды. Коммунисты всегда могли сказать: «О нашем возвращении к власти говорим не мы, говорят наши злейшие противники. Значит, мы не только существуем, мы представляем для них очевидную опасность. Вроде бы с огнем не играют. Похоже, мы и есть огонь, которого боятся демократы».

2001 ОДНАКО…

14 декабря 2001 года Президент Джордж Буш заявил об одностороннем выходе США из ПРО — договора по противоракетной обороне. «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». И гимны во славу российско-американских отношений замолкли мгновенно. Путин назвал этот шаг своего американского коллеги ошибочным.

Условия соглашения позволяли одной из сторон выйти из него, уведомив о своем решении за шесть месяцев. Российское руководство, якобы, отнеслось к происшедшему спокойно. Никакой парламентской истерии не случилось.