Антарктическая одиссея: Северная партия экспедиции Р. Скотта

«11 июня 1912 г. — Сегодня утром небо ясное, дует западный ветер. Во второй половине дня небо затянуло облаками. Все лежим, кроме Абботта, который полчаса выгребал снег из тамбура. Супы сегодня были превосходные, несмотря на отчетливый привкус пингвиньего гуано. Боюсь, что, потроша птицу к сегодняшнему дню, я из соображений экономии выкинул слишком мало. В результате у Кемпбелла, Абботта и Браунинга очередной приступ обычного их недомогания, на сей раз серьезный. Браунинг, кажется, начинает свыкаться с соленой водой, что нас чрезвычайно радует, ибо если он и дальше будет страдать от нее, это может иметь для него плохие последствия, и даже жизнерадостный характер не спасет его от последующей депрессии.

Сегодня был самый свободный за все время день, и я перечитал, уже в четвертый или пятый раз, некоторые из моих писем. Это помогает скоротать время, хорошо, что они у меня есть. Вечером я выдам четыре куска сахара сверх нормы, кроме того, мы получим четыре таблетки лимонной кислоты, а значит, немного улучшим вторичный чай, который обычно пьем. Он, конечно, будет не настолько крепким, чтобы заглушить вкус лимона.

12 июня 1912 г. — Западный ветер средней силы. Облачно, но облака стоят довольно высоко и имеют неопределенную форму. Небольшое полярное сияние, вытянувшееся дугой с севера на запад. Море свободно ото льда, сколько хватает глаз при теперешнем плохом освещении — оно всюду черное. У нас иссякли запасы морского льда и пингвиньего мяса, пришлось их пополнять невзирая на погоду. Браунинг и Дикасон два раза сходили за льдом, а Левик и я принесли десять пингвинов из дальнего склада. Трудность таких походов во мраке в том, что одеревеневшие от холода ноги не ощущают неровностей почвы, несмотря на все предосторожности мы несколько раз падали, прежде чем добрались до склада, что, естественно, не улучшает настроения. Ветер был сильный, но менее холодный, чем обычно.

Возвратившись, я передал несколько тушек пингвинов Кемпбеллу, чтобы он повесил их оттаивать над огнем, и отправился с Браунингом к самому крупному из забитых тюленей за костями. С непривычки мы как следует попотели от физического напряжения и почувствовали голод еще острее, если это возможно. Мне кажется, он с каждым днем усиливается. То ли от угара, то ли от курения чайного листа и древесной лучины мы все страдаем бронхитом в легкой форме, тяжело дышим, говорим басом. В той или иной степени бронхит затронул всех, и забавно слышать немелодичные звуки, вырывающиеся из хриплых глоток, когда лежишь в темноте после того, как потушат лампы на ночь. Трудно себе представить такой полный мрак! Я хриплю меньше остальных, а потому склонен считать заболевание результатом курения.

13 июня 1912 г. — По-прежнему дует западный ветер. Ясно. Мы с Левиком дежурили. День прошел успешно. Очень замерзли пальцы. Поэтому кончаю.

14 июня 1912 г. — Сила ветра уменьшилась вполовину. Ясно, светят звезды. Еще один день проведен в спальном мешке. Смрада намного больше обычного. Обсуждали, кому выйти из пещеры и прочистить дымоход, а попутно срезать в тамбуре свисающий с потолка кусок тюленьей шкуры, который составляет извечную угрозу глазам и носам выходящих и вызывает град проклятий, как ничто другое. Я забыл упомянуть еще один важный предмет нашего снаряжения — зубочистку. Кемпбелл единственный в партии является на сегодняшний день счастливым обладателем зубной щетки, отнюдь не лишней при нашем питании, от которого кусочки мяса застревают между зубами. Тем не менее мы умудряемся поддерживать их в хорошем состоянии, не худшем, чем дома, благодаря тому что осторожно удаляем остатки пищи бамбуковыми зубочистками и трем зубы мягкой древесиной. Ее источником служит деревянная обшивка ящиков с шоколадом Фрая. Отламываемые щепочки надо сначала намочить и пожевать для придания им мягкости. После этого они исполняют роль зубной щетки не хуже, чем она сама, даже лучше. А твердые сухари не дают деснам слабеть. Мне кажется, что я мечтаю о хорошей ванне и чистом белье не меньше, чем о завтраке из хлеба с маслом и джемом, а это говорит о многом. Сегодня утром закончили еще одну банку с керосином. Мы можем быть довольны — он расходуется экономно, его уходит все меньше и меньше, недаром Дикасон следит за примусом, как наседка за цыплятами. Сейчас все занимаются починкой личных вещей, а после них примутся за палатки. День после дежурства — самый приятный из всех, ты чувствуешь, что заслужил право с утра до вечера валяться в постели.

Сегодня у нас не прекращаются дебаты. Сначала Левик и я спорили о шоколадном рационе и о том, сколько шоколада осталось на мысе Адэр. Затем горячо обсуждался вопрос, какая участь ждала бы фруктовый торт из запасов экспедиции в весеннем санном походе, замерз бы он или нет. После этого Кемпбелл и Левик дважды схватились не на жизнь, а на смерть по животрепещущим проблемам национальной этики и имперской политики. В завершение разгорелась трехсторонняя дискуссия о том, как наиболее эффективно и экономно распорядиться тем единственным сухарем, который нам выдавался на день. У каждого был свой испытанный метод: Кемпбелл съедал сухарь за завтраком, Левик — часть за завтраком, остальное — с обоими супами, я же одну половину уничтожал в полдень или чуть раньше, когда голод становился невыносимым, а другую — в обед.

15 июня 1912 г. — Слабый западно-юго-западный ветер. Сильная облачность. Еще один день проводим лежа: снаружи темно, хоть глаз выколи, а продуктов хватит еще на восемь-десять дней.

16 июня 1912 г. — Снова юго-западный буран. Ночью ветер достиг ураганной силы, но к вечеру спал до девяти — десяти баллов. Ясно, если не считать нескольких гряд облаков на юге. Весь день все лежат. Левик и я дежурим, снова успешно. Два наших последних нововведения касаются керосина. В качестве резервуара керосиновой лампы мы прежде использовали в перевернутом виде верх банки из-под керосина, нижняя часть которой ушла на изготовление печи „Симплекс“. Это было весьма неудобно — ручка и отверстие от пробки мешали лампе стоять, она то и дело переворачивалась. Теперь мы укоротили на полдюйма [1,27 см] только что опорожненную банку, и она стала прекрасным резервуаром. Крышка же пригодится для мусора.

Второе новшество предложил я, после того как Абботт перевернул одну из ламп для чтения и пролил драгоценный керосин. Произошло это в тамбуре, что в последнее время случалось довольно часто: не так-то это просто — ползти на четвереньках с лампой в руке. Мы сделали для тамбура специальный жирник, на три четверти заполненный ворванью и отходами от нее, так что впредь даже при авариях потери керосина будут невелики.

Вчера вечером мы не пели, а с удовольствием разговаривали о подготовке к весеннему санному переходу. Время пройдет быстро: на этой неделе уже День середины зимы, затем следуют один за другим три или четыре дня рождения.

17 июня 1912 г. — Слабый западный ветер. Сплошная облачность со снегопадом. Слабая метель. Вчера Левик несколько часов поддерживал огонь, подкладывая в него полоски тюленьей шкуры размером два дюйма на девять [5,08х22,86 см] вместе с шерстью, лишь слегка подскобленные с изнанки ножом. Они горели превосходно, с точки зрения экономии это очень важное открытие.

Вчера вечером состоялось традиционное воскресное чтение. Читали на сей раз главу 11 „Деяний апостолов“, записи из моего дневника о походе в бухту Кресчент и описание юности Стивенсона. Все три фрагмента необычайно интересны. Концерт, как всегда, прошел с большим успехом; среди прочего исполнили Благодарственную молитву с начала и до конца без единой запинки. В нашем репертуаре большой запас псалмов, и вчера мы распевали до поздней ночи. Это большая удача, ведь никто из нас не может похвастать хорошим сном. После вечернего супа обычно немного клонит ко сну, но вечером просыпаешься и снова засыпаешь уже рано утром и спишь до шести или семи часов утра, то есть до официального подъема. Досыпаем между 9 и 11 часами утра. Утренний сон сокращает день, а спишь ты утром или нет — ночью все равно трудно заснуть. Днем в спальном мешке делать нечего, тем более что мы стараемся читать поменьше: от постоянного смрада воспаляются глаза, веки настолько тяжелеют, что, опускаясь на глазное яблоко, причиняют резкую боль. Сейчас мы, можно сказать, достигли автаркии, под нашей крышей имеется все необходимое, никакая буря не страшна — мы можем ее пересидеть в тепле. В плохую погоду пределы пещеры приходится покидать лишь для того, чтобы вынести мусор на свалку, это мы делаем ежедневно, да осмотреть и наладить дымоход. Ветер частенько сдвигает образующие его снежные блоки, одни выталкивает в сторону, другие ставит дыбом, а сам проникает внутрь и поднимает невыносимый чад. Если бы не это, даже дневальному незачем было бы выходить из тамбура, защищенного так хорошо, что вчера, когда отверстие дымохода забивали кляпом на ночь, пламя лампы у входа даже не колебалось от ветра».