«Возвратившись к месту, где находились тюлени, Абботт ударил одного коротким ледорубом — другого оружия у них, к сожалению, не было. Удар пришелся по затылку, и животное бросилось к воде. Без этих тюленей нам грозила бы голодная смерть, и, понимая это, Абботт прыгнул одному из них на спину, оглушил, а затем добил ударом ножа в сердце. Нож он передал Кемпбеллу, сам же бросился с ледорубом на второго тюленя. Тот оказался не робкого десятка и полез на Абботта, так что пришлось ему оседлать и этого тюленя, чтобы нанести удар. Он протянул руку за ножом, и Кемпбелл второпях сунул ему нож Браунинга, тупой, со скользкой, жирной от сала рукояткой. Абботт нанес им смертельный удар, но рука его соскользнула с рукоятки на лезвие и он сильно порезал себе три пальца».
Рукавица наполнилась кровью, Абботта охватила слабость, и он поспешил в пещеру, где Левик перевязал рану. Отлежавшись, Абботт вскоре почувствовал себя лучше, но, к несчастью, он перерезал сухожилия на всех трех пальцах, и они навсегда утратили способность сгибаться.
Кемпбелл и пришедшие ему на помощь Браунинг и Дикасон освежевали и разделали тюленей. Они явились важным подспорьем для нашей кладовой, тем более что жировая прослойка у них была толще обычной и имела очень приятный запах. С одним из животных Браунингу пришлось повозиться: оглушенный, прирезанный тюлень ухитрился, перекатываясь с боку на бок, проползти ярдов двести [183 м] по направлению к морю, и лишь с большим трудом его задержали. Жалость была тогда для нас непозволительной роскошью, так как мяса и сала оставалось очень мало, а сокращать рационы было уже некуда. На радостях я разрешил бросить в суповой котел лишний кусок мяса и выдал по шесть кусков сахара на человека.
На следующий день, хотя погода оставляла желать лучшего, четверо из нас принесли, сколько смогли, мяса и сала и закопали в сугроб, поблизости от пещеры, на случай возобновления непогоды. После нескольких часов работы под открытым небом мы никак не могли согреться, лежа в спальных мешках. Дело, думаю, в том, что худая одежда долго хранила холод, да и в пещере было сыровато, все пропиталось влагой.
Двенадцатого июля Браунинг и Дикасон отправились на припай в надежде раздобыть тюленей. Им повезло — они забили еще двоих, теперь мы могли быть спокойны, что дотянем уж до начала сентября во всяком случае. В этот день было не холодно, довольно светло несмотря на снегопад, работалось хорошо, и было приятно сознавать, что отныне дни будут становиться все светлее.
Из-за последних обильных метелей у входа в тамбур намело столько снега, что к нему было не подступиться. Тринадцатого числа Дикасону поручили сделать в наносах ступеньки, по которым можно было бы без труда подниматься и спускаться к пещере. Он прекрасно справился с задачей и на каждую из четырех ступеней положил плоский камень. Следующее и последнее нововведение касалось уже самого входного отверстия. До сих пор оно находилось вровень с сугробом, теперь же мы соорудили раму из трех связанных канатом бамбуковых шестов и установили ее вертикально перед входом. Две длинные бамбуковые палки соединяли верх рамы с крышей тамбура и служили стропилами для крыши из тюленьих шкур и снега. Стена из снежных блоков делала новые «сени» непроницаемыми для ветра и снега. Подвешенный на раме мешок полностью преграждал снегу доступ в тамбур.
Абботт все еще находился на положении больного, работать ему не разрешалось, и его дежурства распределялись между нами. Пальцы его постепенно заживали, так как Левик каждый вечер делал ему перевязки, причем использованные бинты сохраняли, пропитывали ворванью и утром использовали для разведения огня. Еще одно проявление экономии.