Антарктическая одиссея: Северная партия экспедиции Р. Скотта

В день ухода с мыса Робертс мы успешно продвигались вперед до самого обеда, когда путь нам снова преградило нагромождение паковых льдов. Сани несколько раз переворачивались. Полоса пака тянулась всего лишь на четыре или пять миль [6,4–8,0 км], но мы преодолевали ее с таким трудом, что миновали лишь на другой день, незадолго до ленча. Завтракали уже на острове Данлоп, а с него в лучших наших традициях помчались по участку голубого льда к материку. Хорошая поверхность сопутствовала нам до вечера, когда мы разбили лагерь на полпути между мысом Данлоп и мысом Бернакки.

Берег, начиная с мыса Робертс, был обрамлен низкими ледяными барьерами, обычно не выше 50 футов [15,3 м], представлявшими собой окончания спускавшихся с гор ледников. Во многих местах берега виднелись глыбы морского льда — красноречивое свидетельство ярости осенних штормов, из-за которых, может быть, «Терра-Нова» и не смогла пробиться к нам.

К вечеру 1 ноября мы достигли мыса Бернакки и обнаружили еще один склад, изобиловавший, к счастью, пеммиканом, которого не было в складе на мысе Робертс. К этому времени сухари и масло уже не казались такими вкусными, как вначале, и гвоздем ужина стал сырой пеммикан, которого мы не ели с февраля. И здесь у нас снова были все основания сожалеть о сильном пристрастии Западной партии к сыру и шоколаду — эти продукты они сметали на своем пути начисто. Оставалось надеяться, что мы найдем их на мысе Баттер на следующий день.

Появление в нашем рационе большого количества сухарей пошло на пользу всем — мы просто на глазах полнели, но больше всех выиграл, конечно, Браунинг. Нет сомнений в том, что склад на мысе Робертс спас ему жизнь. Он с каждым днем становился крепче и уже мог хоть как-то тянуть постромки саней, что само по себе улучшало его состояние: беднягу, конечно, удручало, что он не может участвовать в общей работе. Одним словом, мы возносили Западной партии самую горячую хвалу, и если телепатия существует, то ее участники должны были спать в ту ночь блаженным сном и весь день испытывать чувство гордости собою.

К моменту прибытия 2 декабря на мыс Баттер из-за геологических образцов, которые я неукоснительно собирал во время всех остановок на пути вдоль побережья, и дополнительных продуктов, взваленных на сани, груз наш непомерно увеличился. А тут еще нас ожидала гора ящиков с припасами, которых хватило бы на много месяцев походной жизни. Ящики содержали овсянку, сухари, масло, сало, шоколад, сахар, бекон, джем, чай, свечи, керосиновые лампы и множество других вещей, которые, очевидно, были поспешно сгружены с корабля для зимовщиков. Нагромождение коробок венчал длинный бамбуковый шест с привязанной к нему консервной банкой, в которой лежала записка от Аткинсона, датированная 12 апреля 1912 года. Она заставила нас задуматься: значит, мы здесь наверняка не одни, но какая серьезная причина могла заставить Аткинсона пройти здесь в столь неблагоприятное время года? Нами снова овладела тревога, мы опасались худшего, хотя сами не знали чего именно, и Кемпбелл решил пробиваться на мыс Эванс напрямик через морской лед.

Однако не прошли мы и двух миль [3,2 км], как уже пора было подумать о ночлеге, и Кемпбелл отложил рывок к мысу Эванс на следующий день. К ужину, и без того состоявшему из новых блюд, добавили джем, изюм, финики, каждому выдали по глотку бренди из запасов аптечки — мы ведь не сомневались в том, что эта ночь будет последней, проведенной под открытым небом.

Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает: после завтрака мы, проделав миль пять, от силы — шесть [8,0–9,7 км], забрели на участок нагромождений торосов, прошитый нитями льда явно совсем недавнего происхождения, а когда наконец выбрались с него, вышли к едва затянутой льдом полынье, простиравшейся на север и на юг сколько хватал глаз. Перед ней произошла авария: на вертикальной стойке одного железного полоза разом лопнули все крепления и сани опрокинулись на бок. Мы разгрузили их, наиболее тяжелую поклажу закопали в снег и попытались на одних легких санях форсировать полынью. Но молодой лед, покрывавший ее, так угрожающе прогибался под нами, что пришлось возвратиться назад, забрать оставленные было грузы и отступить обратно к береговым моренам. В трех милях [4,8 км] от них мы стали на ночлег.