Антарктическая одиссея: Северная партия экспедиции Р. Скотта

«Не так давно благодаря ацетилену появился новый и весьма изощренный способ пытки. Как правило, граммофонный сигнал будит в 4 часа утра, кроме намеченной жертвы, еще несколько человек, и именно в это время газ, который увы! невозможно выключить, начинает медленно умирать. Трубопроводы забиваются сажей, и при пониженном давлении газу сквозь нее не пройти. Из-за этого он то и дело производит шум, больше всего напоминающий грохот мотоцикла, который где-то очень далеко мчится по шоссе со скоростью 30 миль в час [48 км/ч]. Однако мотоциклист, проехав, больше не возвращается, а в четыре часа утра даже на главных магистралях Англии мотоциклы не идут сплошным потоком. Газ проявляет куда большее усердие. Вот прошел один мотоцикл, ты изрыгаешь проклятия, завертываешься поплотнее в одеяло и закрываешь глаза, но не тут-то было. Появляется вторая машина, она идет на той же скорости, что и первая, но, как ни странно, остается в пределах слышимости в семь раз дольше. Снова интервал — на этот раз выезжает целая стая машин, скорее всего это клуб мотоциклистов на утренней тренировке. Иногда кто-нибудь один вдруг резко тормозит — нарвался, наверное, на полицейскую засаду. Минут этак через тридцать ты чувствуешь, что близок к помешательству, тебя так и подмывает вытащить из-под койки что-нибудь потяжелее и запустить в горелку. К счастью, до этого еще не дошло, но в один прекрасный день наше терпение лопнет и газ потухнет навсегда».

Нам никогда не казалось, что время тянется чересчур медленно, — мы были слишком заняты. В такой немногочисленной партии, как наша, каждому приходится следить за двумя-тремя статьями снаряжения. Кроме этих повседневных обязанностей, все свободное время поглощала научная работа, которой было очень много, честно говоря, намного больше, чем мы предполагали.

Затопляемая приливом полоса на мысе Адэр

Глыбы на припае у мыса Адэр

О моральном состоянии любой экспедиции лучше всего говорит то, как ее участники выполняют работу, не представляющую для них прямого личного интереса. В нашей экспедиции в момент прощания с Новой Зеландией только одного из шести членов Северной партии можно было назвать человеком науки. В первые несколько месяцев плавания «Терра-Новы» наука, представленная береговыми партиями, не была на борту судна в особом почете, и научные работники обеих партий могли проявить свои способности только в мореходстве. Как и всю судовую команду, их разделили на вахты, и они наравне со всеми принимали деятельное участие в жизни корабля: кололи уголь, качали насосы, разворачивали реи и т. д. Со стороны Северная партия могла показаться командой военно-морского флота: в нее входили один офицер, один военный хирург, три унтер-офицера и только один участник не поднялся выше простого матроса. Однако теперь, когда мы осели на берегу, все изменилось, и человеку непосвященному только привычная манера выражаться лаконично и резковато выдала бы профессиональную принадлежность большинства зимовщиков. В одиночку невозможно было верно служить даже одной науке, мы же должны были добиться хороших результатов в трех отраслях знания или расписаться в собственной несостоятельности. Поэтому к научной работе были привлечены все. Офицеры и матросы на равных вели по очереди наблюдения, и записи, сделанные в судовом журнале учеными наблюдателями из кубрика, отличались от остальных только чрезмерной аккуратностью и излишней полнотой.