Антарктическая одиссея: Северная партия экспедиции Р. Скотта

Восемнадцатого занимались съемкой южной части бухты Рилиф, 19-го забрали почти все продукты, на санях доставили к горе, находящейся на полпути между ледником Дагдейла и мысом Пенелопе, и оставили там. Они могли понадобиться впоследствии, при работах в глубине залива. На обратной дороге видели поморника, привлеченного, очевидно, останками тюленей. По-моему, он был крайне поражен тем, что его появление вызвало сенсацию.

После того как мы избавились от основного груза и 12-футовых [3,66 м] саней, поход через залив к мысу Адэр был всего-навсего увеселительной прогулкой, и, к удивлению Левика, партия появилась в дверях хижины точно к чаю. По пути мы насчитали не меньше двадцати тюленей, а ближе к берегу увидели, что морской лед буквально усеян следами мириадов пингвинов Адели. Веселый шум птичьего базара разносился далеко вокруг.

Левик и Браунинг возвратились неделю назад, и опять же, только они перешагнули порог дома, как поднялась метель, продлившаяся несколько дней. Но их это не волновало, слишком они были заняты вскрытием тюленя-крабоеда и набивкой чучела из шкуры императорского пингвина — оно стояло у моего изголовья, — а Левик, кроме того, еще и записями начатых им систематических наблюдений над повадками пингвинов Адели. Это, наверное, самая подробная работа такого рода.

Снова потребовался всего лишь один день, чтобы втянуться в привычный ритм жизни. Думаю, контраст между небольшими передышками в хижине и экскурсиями составлял главную прелесть нашей походной жизни в Антарктике весной и летом. Основным событием этих дней был нескончаемый поток пингвинов, которые непрерывно устремлялись с северной части мыса Адэр к птичьему базару, спеша обзавестись семьей и домом. За мысом их стаи несколько рассеивались, но все они двигались лицом к побережью и лишь очень немногие, переборов стадный инстинкт, отклонялись от своего пути, чтобы взглянуть на незнакомцев.

Припай был испещрен их следами, в проталинах истоптанный снег превратился в грязь. Абботт, придя с вершины мыса, сообщил, что колонна пингвинов растянулась не меньше, чем на три мили [4,8 км], и что они продолжают прибывать в таких же количествах. Сам птичий базар так и кипел, вовсю шла подготовка к брачной жизни. Самцы и самки, уже нашедшие своих избранников, суетились около гнезд и воровали строительный материал друг у друга. Птицы группировались небольшими колониями, насчитывавшими от десяти до нескольких сот особей и занимавшими все бугорки и выступы, даже мало заметные. Надо полагать, что при таком огромном количестве птиц, гнездящихся на склонах и скалах мыса Адэр, летом при оттепели на пляже очень сыро.

Променад пингвинов на мысе Адэр

В общем пингвины нам не мешали, не пытались строить гнезда слишком близко к дому, хотя время от времени группы лазутчиков перебирались через сугробы к подветренной стене дома и заглядывали в окна. Нас они обычно не трогали, но о нашем появлении рядом с гнездами возвещали громкими криками, долго несшимися нам вслед. Иногда находился смельчак, а может, просто индивидуум, страдающий несварением желудка или печеночной коликой, который при виде незваного гостя срывался со своего гнезда еще за много ярдов от пришельца, кидался прямо ему в ноги, цеплялся за них как можно выше и изо всех сил молотил по ним ластами.

Забавнее всего был их страх перед санями, в которых мы доставляли лед. Наверное, они принимали их за морского леопарда[78] или косатку. К человеку они относились, в зависимости от настроения, то со снисходительным безразличием, то с добродушным любопытством, то с оскорбительной бранчливостью или откровенной враждебностью, перед санями же отступали волнами, оставляя гнезда пустыми на двадцать — тридцать ярдов [18,3–27,5 м] с обеих сторон санной колеи.

Бросалось в глаза, что каждая прибывавшая стая испытывала огромную усталость. Большинство, найдя места для гнезд, немедленно падали и погружались в сон, сотни других засыпали еще раньше на подступах к припаю или у его кромки. Довольные тем, что они достигли места назначения, они, видимо, мирились с тем, что им достанутся худшие места.

За несколько дней птичий базар заполнился, и тем не менее поток птиц, прибывающих с морского льда, не иссякал. На первых порах серьезных столкновений не было, но к концу октября самцов стало, по-видимому, намного больше, чем самок, и начали возникать драки, почти всегда из-за посягательств холостяков на чужих подруг. Мне запомнились две раненые птицы, на примере которых видны разные методы борьбы: молодой самец с окровавленным ластом и большим красным пятном на белых перьях груди, к которым он его прижимал, и самка с выклеванным глазом и большой раной на голове. Птицы, сидящие на яйцах в гнездах, сражаются клювами, те же, что не заняты насиживанием, пускают в ход ласты.