В тот же вечер после чая я пошёл на берег и часок-другой полежал на тёплом базальтовом пляже, головой на округлой скале, греясь на солнце и наблюдая, как пак непрестанно движется на восток и огибает выступ мыса, где его подхватывала приливная волна и отбрасывала на запад. Это был один из тех дней, о которых впоследствии всегда вспоминают с удовольствием и грустью те, кому посчастливилось побывать в Антарктике. Было совершенно тихо, ярко светило солнце, воздух, бархатисто-мягкий, в то же время пьянил как вино. Спокойное море без единой морщины, непрерывный ход осколков льда и маленьких льдин неправильной формы, неровной поверхностью успокаивали равно и взор, и мысли. Невдалеке возвышалось несколько величественных айсбергов различных очертаний, начиная от типичных для Антарктики столовых и кончая жертвами процесса выветривания с фантастическими фигурами на них. Позади просматривались с одной стороны обрывистый утёс мыса Адэр, с другой — округлые снежные вершины материка, которые теперь, когда мы твёрдо знали, что нам не суждено на них подняться, влекли к себе ещё больше, чем прежде.
Но, конечно, в этот и другие летние дни особое очарование пейзажу придавала прекрасная погода. Представьте себе тот же самый вид почти с теми же деталями (за исключением только бурного сердитого моря), но добавьте завывающий шторм, нагоняющий тучи снега, — и вот перед вами картина величайшего уныния и зимнего запустения.
Необычайно сильные теперь приливы и отливы достигали приблизительно пяти футов [1,53 м], и в местах с низким при отливе стоянием воды за мористым краем припая обнажался сравнительно твёрдый пляж. Возвращаясь в отлив с рыбной ловли, пингвины не могли вскарабкаться на лёд и выжидали, пока он снова не станет доступен. Пока я любовался ледоходом, уровень воды постепенно повысился настолько, что птицы могли взобраться на припай. Они прибывали уже непрерывным потоком, и любопытство заставило меня подняться со своего места и пойти посмотреть на них. Прямо подо мной, в трёх футах от воды [92 см], нависла небольшая полочка около двух футов [62 см] длиной, в полфута [15 см] шириной, единственное на протяжении четверти мили [403 м] доступное для птиц место подъёма. Пингвины, приблизившись группами по десять — двадцать особей, один за другим выпрыгивали из воды, пытаясь приземлиться на полку. Результаты получались самые разные, сценка была комичной донельзя. Примерно половина прыгавших попадала на полочку, но из них около половины делали слишком сильный прыжок, а потому ударялись о стенку сзади и, издав негромкий возглас удивления, падали обратно в море. Другие и вовсе не достигали полки и после отчаянных усилий также оказывались в воде. Чаще всего падавший вниз сталкивался с тем, что взлетал вверх, и за этим следовало прямо-таки вулканическое извержение ругательств. Один из пяти вскакивал точно на полку, но из их числа девять из десяти при виде меня очертя голову бросались в мелкобитый лёд, обрамлявший окно чистой воды, из которого они прыгали. Только немногие храбрецы бестрепетно проходили мимо меня, и я приветствовал их салютом. Пока я стоял около полки, из пятисот или шестисот вспрыгнувших на неё добились победы и прошествовали дальше только тридцать или сорок птиц. Одновременно пингвины пытались вскочить на припай справа и слева от меня, одни касались кромки льда клювами, другие — грудью или даже ногами, но только четверо смогли допрыгнуть из воды, имевшей глубину двух футов [61 см] или даже меньше, на припай высотою четыре-пять футов [1,22-1,53 м]. Некоторые, падая обратно в море, с громким шумом шлёпались плашмя на поверхность, но в основном, к моему удивлению, пингвины к моменту соприкосновения с водой исхитрялись принять с помощью ласт и хвоста удобную позу для ныряния.
Вот в такие часы досуга, как только что описанные, можно было заметить, как сильно изменилось отношение пингвинов к человеку. В первое время после прибытия пингвины проявляли к нам в лучшем случае терпимость, но к концу декабря многие бездомные холостяки, поселившиеся большими колониями в западной части полуострова, делали нам решительные предложения дружбы, а некоторые даже были склонны завязать более близкие отношения. При появлении на побережье самцы и самки держатся отдельно, и самки сразу же выбирают места для гнёзд. Самцы же расхаживают вокруг, красуясь и позируя, пока не облюбуют себе подругу. Сделавший выбор пингвин находит камень подходящего размера и кладёт к ногам своей избранницы. В знак согласия она передвигает камень в дальнюю часть гнезда, и самец отправляется за следующим. Если же кавалер самке не по душе, она даёт ему это понять с помощью клюва и ласт, и отвергнутый идёт искать счастья в другом месте.