Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

Проснувшись сам или будучи разбужен в половине восьмого, кок прежде всего раздувал огонь в печи. Ложившийся накануне последним закладывал в нее большие куски брикетного топлива, и они потихоньку тлели, так что разводить огонь заново обычно не приходилось. Затем кок варил овсяную кашу и жарил на беконе бифштексы из мяса пингвина или тюленины - почти неизменный наш завтрак - и без десяти восемь объявлял побудку. Все без сожаления покидали уютную постель, мигом вскакивали и бежали умываться. Умывание состояло в том, что каждый набирал горсть снега из сугроба с подветренной стороны дома, энергично обтирал им лицо и шею, а затем не менее энергично вытирался насухо полотенцем. Опыт показал, что снег растворяет грязь, а полотенце впитывает бульшую ее часть. Можете не сомневаться, эта водная процедура освежала хорошо, даже слишком хорошо, и, наверное, только дух подражания и нежелание отстать от Кемпбелла заставляли меня всю зиму скрести свою физиономию таким образом.

Завтрак состоял, как я уже сказал, из тарелки овсяной каши и жареного мяса - лучшего меню не придумаешь. В Антарктике никто не страдает отсутствием аппетита, к тому же пингвинья грудка в приготовлении Дикасона или Браунинга была деликатесом, ради которого стоило совершить такое далекое путешествие. Чаще всего мы расправлялись с едой меньше чем за полчаса, но каждая трапеза все равно растягивалась на час, как то и предусмотрено морским уставом.

После завтрака все садились на койки или располагались вокруг печи и выслушивали распоряжения Кемпбелла на день.

От завтрака до ленча, который бывал в час дня, все были заняты на общих работах - носили лед для кухни, раскапывали очередной склад, мастерили или ремонтировали что-нибудь из оборудования, - дел всем было по горло. Кемпбелл в девять часов утра заводил хронометры, после чего до вечера занимался картами. Я каждые два часа производил метеорологические наблюдения, ставил эксперименты со льдом и проверял результаты. Левик же занимался складами, а улучив свободную минуту, фотографировал.

В час дня в дверях дома появлялся кок и свистел в свисток. Его вопль "Ле-е-е-нч!" неизменно вызывал живейший отклик. От работы на морозном воздухе в осенние и зимние месяцы развивается чудовищный аппетит, и задолго до приближения следующей еды все мы были голодны как волки. Тем не менее мы спешили к обеденному столу еще и для того, чтобы пообщаться друг с другом. Ленч обычно состоял из хлеба с сыром, джема или меда, иногда нескольких ломтиков вареного мяса, холодной тюленины или же половины жареного поморника - мы старались побольше налегать на местные продукты. Мясо поморника, даже хорошо зажаренное, жестковато и имеет специфический запах, но мне и в условиях цивилизации доводилось есть бифштексы пожестче, что же до запаха, то поморнику наверняка далеко до некоторых видов английской дичи.

За ленчем следовало "Переку-у-уур!", после чего все опять расходились по своим рабочим местам. В четыре часа пили чай с гренками или с печеньем. На этом рабочий день считался законченным, каждый мог делать что хотел отдыхать, работать, гулять...

Иногда мы брали лыжи и шли кататься на подветренную сторону мыса, где, в глубине залива, склоны занесло снегом, но его было мало для настоящего катания и, пожалуй, больше удовольствия доставляли просто пешие прогулки к берегу и обратно. Но и тут, пока в начале зимы море не замерзло, маршруты ограничивались узкой полосой пляжа - это было одним из недостатков нашего зимовья.

В семь часов вечера - обед, последняя наша еда, состоявшая из двух блюд: мяса с овощами и нехитрого десерта. На десерт подавались консервированные фрукты или столь дорогой сердцу моряка пудинг - с нутряным салом или со сливами. Он, как, впрочем, и остальные кушанья, был хорошо приготовлен и обед достойно венчал дневные хлопоты нашего кока.

После обеда читали или слушали граммофон, в десять часов ложились спать.