Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

Из метеорологического журнала экспедиции на «Южном кресте» я узнал, что в зимние месяцы наши предшественники ввели ночные дежурства. Мне хотелось, чтобы наши наблюдения были по возможности такими же полными, хотя при немногочисленности Северной партии это было нелегко. Тем не менее Кемпбелл с готовностью откликнулся на мое предложение, и с 16 мая мы установили ночные вахты – по два часа каждая. Первая ночь прошла вполне благополучно, вторая – тоже, но все сильно недосыпали, – хватит ли нас так надолго? И тут Кемпбелл обещал приз за лучшую систему сигнализации взамен забытого на родине будильника.

Моряк, лишенный изобретательности, – это не моряк, и приз в тот же день был присужден Браунингу. Он уверял, что его «карузофон» приспособление безотказное. На одном конце доски длиной около трех футов [92 см] он укрепил вертикальную стойку, на другом – бамбуковую палочку, заменявшую пружину. Посередине между ними поместил подставку со свечой, в которой пробуравил сквозь воск и фитиль отверстия. Интервалы между ними он определил экспериментальным путем – каждый соответствовал двум часам горения. К вертикальной стойке Браунинг привязал кусок веревки, пропустил его через верхнее отверстие в свече и накрепко прикрутил другим концом к туго натянутой палке-пружине. Другой веревкой он подсоединил ее к спусковому устройству граммофона. Оставалось только завести его до предела, поставить иголку в положение наготове – и вот она, сигнальная система!

В полночь последний дневной дежурный, придя с обхода, зажигал свечу в карузофоне. Пока она тихо и мирно горела положенные два часа, мы спали сном праведников. В два часа ночи отмеренный кусок свечи прогорал, огонь прожигал веревку, она отпускала соединенную с ней бамбуковую пружину, та расслаблялась и высвобождала иголку граммофона. Пластинка начинала вращаться, постепенно наращивая скорость, под аккомпанемент адского шума, который, казалось, и мертвого поднял бы на ноги. На тот случай, если она все же не разбудит привыкшего к шумовым эффектам дежурного, мы выбрали для этой почетной миссии арию Хосе из «Кармен» в исполнении синьора Карузо. Нами руководило отнюдь не пристрастие к классической музыке – просто это была самая громогласная из имевшихся пластинок. Потому-то мы и окрестили будильник карузофоном. Сие совершенное изобретение не сработало один-единственный раз, когда в бурную ночь гулявший по хижине сквозняк задул свечу, и не было случая, чтобы оно не подняло на ноги ночного дежурного. Правда, на первых порах, судя по раздававшимся комментариям, вместе с ним просыпались все, но мы были так горды нововведением, что высказывались довольно cдержанно, а спустя неделю-другую он уже только создавал шумовой фон для наших сновидений.

Благодаря карузофону ночные дежурства стали менее обременительными, их тяготы почти целиком легли на плечи тех, кто испытывал особый интерес к погоде. Кемпбелл, Левик и Абботт вызвались поочередно бодрствовать до полуночи и зажигать свечу карузофона. В два часа ночи по сигналу вставал я, снимал показания приборов; возвратившись домой, читал у огня или стирал; в четыре часа снова снимал показания, после чего заводил карузофон, поворачивал граммофон рупором к следующей жертве и ложился спать. В шесть часов утра сигнал поднимал Браунинга, который стал моим постоянным помощником. Он делал шестичасовой обход, заносил данные в журнал, а затем разводил огонь. В семь часов утра он будил Дикасона, так что ночные дежурства имели еще и то преимущество, что, когда кок точно в семь вставал, печь уже пылала вовсю и завтрак появлялся на столе своевременно.

Ночной дежурный, по сигналу вскакивавший с койки и выходивший в бурную ночь, крайне нуждался в отдушине для выражения своих чувств. Ею явилась наша излюбленная песня, немного переделанная. Во второй год пребывания в Антарктике на острове Инекспрессибл я часто старался представить себе выражение лица Симпсона, читающего этот эпиграф к метеорологическому журналу:

Я слышал твой призыв;
Был ветра вой страшней твоих рулад,
И перед тем, как выйти в этот ад,
Я подошел к тебе и от души
Пихнул разок,
Жестокой мести рад.
Я слышал твой призыв;
Журнал заветный взяв и наугад
Одевшись, я побрел, вцепясь в канат,
Вернулся: щеки – в корке ледяной
И на усах
Висят сосульки в ряд[36].