Она была беспощадна даже к нерукотворным, но жившим в «силовых полях» личности их «автора» воспоминаниям. Так, НЕНАПИСАННЫЕ мемуары Цветаевой об их встречах 41 года, Ахматова определила чеканной формулой «благоуханная легенда», явно предпочитая ей молчаливое забвение.
По счастью, существуют написанные и, увы, «зловонные» свидетельства ее исторических встреч.
ПОДКЛАДЫВАЕТ МЫСЛИ
Особым образом исправляла она в желательную сторону представления о себе <…>: «У меня есть такой прием: я кладу рядом с человеком свою мысль, но незаметно. Через некоторое время он искренне убежден, что это ему самому в голову пришло».
Весь образ великой Ахматовой создавался ею самой — ей было важно создавать не предание, а канонизированный, писаный образ. Для верности нужные формулировки она озвучивала сама. Поскольку ничего зазорного она не видела в многократном повторении одних и тех же пассажей (она-то ладно, но почему над этим не смеялись осчастливленные слушанием уже всем известных острот — ну прямо как на эстрадном концерте — современники?) — то говорила постоянно одно и то же по всем пунктам: величие, героизм, аристократичность и пр.
«Все поэты медиумичны». Мы сразу косимся в сторону Моцарта: он, Моцарт, недостоин сам себя, он только с трепетом держит в руках врученный ему дар. Что-то перепало и Анне Ахматовой. Она же — швырнула его назад Богу в лицо: мол, сама все.
Потому-то и считается неприличным слишком пристально изучать личную жизнь творцов: закройте на это глаза, читайте их книги, смотрите их картины. Ничему вас не научат ни их победы, ни их ошибки. Здесь не действует мизерный закон о копировании жестов. Я знавала одного студента, который от руки переписал «Братьев Карамазовых». Жизнь великого человека учит нас малому. Мне не было бы дела до расчетливости Анны Андреевны Ахматовой в ее желании произвести впечатление на вечность, если бы ее попытка не удалась. Она, к сожалению, удалась — ее имя с легкостью слетает с любых уст, решивших назвать имена — олицетворения достоинства, величия и прочих похвальных — но обязательно «нерукотворных» качеств. Мне довольно неприятно видеть, как кто-то из тщеславия слепил мертвого, но трудоспособного Голема, — и велит радостно чтить его как живого Геракла.
Похоже, что именно так она «кое-что положила» рядом с Никитой Струве (только он, если продолжать метафору, «не взял чужого»):
«А правда ли, — обратилась она к нему, — что вы в Россию кому-то написали о моих воспоминаниях: «Je poss`ede les feuillets du journal de Sapho?» (В моем распоряжении листки дневника Сафо) — «Никогда в жизни такого не писал». — «Ну вот, верь потом людям».Такую банальность действительно можно написать только самому о себе и примерять, как шляпку.