По рассказу Анны Андреевны, после прощального благословения сына она потеряла сознание. Очнувшись, услышала: «А теперь вставайте, мы будем производить у вас обыск». Когда гебешники ушли, Анна Андреевна стала импульсивно бросать в печь свои перемешанные бумаги, не разбираясь в них. <…> Уничтожение огромной части бесценных ненапечатанных рукописей поэта было не единственной жертвой, принесенной Ахматовой в те трагические дни.
A) Ее послушать, она то заплачет, то сознание потеряет. А никто никогда не видел ее до такой степени расчувствовавшейся.
Б) Есть анекдот про писателя Солоухина: на важном литературном заседании, где обсуждалась какая-то политическая крамола, дали ему высказаться. Он начал: «Я пОлагаю, что неОбхОдимО…», председательствующий возмутился применением в деловой обстановке маркетинговой фенечки писателя из народа: «Перестаньте окать, вы не перед читателями выступаете!» Скорее всего, прощального БЛАГОСЛОВЕНИЯ все-таки не было, надеюсь. Она же совершенно была не религиозна и не церковна — не молилась, в церковь не ходила, неужели перед гебешниками стала разыгрывать провокационный спектакль?
B) А зачем ПОСЛЕ обыска сжигать бумаги? Все, что было, уже нашли и изъяли (правда, вроде ничего не нашли и не изъяли). Надеюсь, что, кроме уничтожения, не было также «огромной части», и бесценных ненапечатанных рукописей тоже не было.
Запись Л. В. Шапориной:
А. Ахматова рассказывала мне со слов сына, — что в прошлом июне 1938 года <на допросах> были такие избиения, что людям переламывали ребра, ключицы. Сын Ахматовой обвиняется в покушении на Жданова.
1938 год.
«<…> В это время мой сын сидел на Шпалерной уже два месяца (с 10 марта). О пытках все говорили громко».
Будем это все время помнить — что она знала о пытках, что о них говорили. Пытки легко себе представить.
В этот раз она уже не особенно хлопотала (его взяли без Николая Пунина).