Мнение о пушкинистах. АА сегодня (как часто и раньше) неодобрительно отзывалась о теперешних пушкинистах. Все они относятся друг к другу с недоброжелательностью, с завистью, грызут и загрызают один другого по малейшим поводам. И в то же время между ними существует какое-то молчаливое соглашение — не отвечать ни на какие вопросы о Пушкине, заданные им не «пушкинистами», а скажем, «дилетантами» (как, например, Лернер и другие отнеслись к АА). Пример такой: когда АА обнаружила сходство описания боя в «Руслане и Людмиле» с описанием боя в «Полтаве», АА через Гуковского и др. узнавала у пушкинистов о том, известно ли это, есть ли в пушкинской литературе указания на это. Никто не отвечал — встречали все вопросы молчанием, отговаривались неведением. А недавно АА случайно нашла в книге, кажется, Томашевского — указания по этому поводу (там сказано, что в первом издании «Руслана» боя не было вовсе, Пушкин написал или доделал описание этого боя значительно позже и близко к тому времени, когда писалась «Полтава»).
Везде, где она появляется, она начинает ненавидеть своих братьев. Ненавидит поэтов, ненавидит пушкинистов.
Это — не заговор молчания. Пушкинисты не обязаны отвечать на досужие вопросы: известно ли что-то в пушкинистике или нет. Компьютеров тогда не было, тот, кто «отговорился неведением», мог и действительно не знать, известен ли такой многозначительный факт заимствования или самозаимствования кому-либо из коллег. Выискивать в работах? — ну так и выискивай. А то ей ни рукописей Пушкина не шлют, ни нужных справок не выискивают. Это уж точно дело самого автора — доказать свой приоритет. Изобретатели паровоза не запрашивали патентное ведомство — работали, и все. Нравилось Колумбу плыть, он и плыл. А Америго Веспуччи мог слать ему вдогонку телеграммы: «А не в Америку ли ты плывешь? А то я поверну в другую сторону».
Сегодня в «Красной газете» помещена заметка Модзалевского о пьесе «Пушкин и Дантес»; АА не видела этой пьесы, да и не хочет видеть, считая, что изображать самого Пушкина на сцене, как бы это ни было сделано вообще, а особенно так, как это сделано в этой пьесе, — кощунство.
Для Ахматовой заниматься Пушкиным — как копаться в «Готском альманахе»: чинно, благородно, и как бы присматриваешь себе место, выбираешь себе партию из августейших женихов Европы.
Ахматовское пушкиноведение автобиографично насквозь.
Кто, кроме «Нарцисса собственной чернильницы» (словцо Тютчева о Горчакове), может написать: «Мой предшественник Щеголев»?
Ирина Грэм — Михаилу Кралину.
По-тогдашнему, по-бальному жена камер-юнкера Пушкина вела себя неприлично.
Анна Андреевна хоть и называет Щеголева (не без стратегического умысла) своим предшественником, но ее научному словарю и обывательским понятиям («По-тогдашнему, по-бальному», «котильонный принц»), я скорее назвала бы ее предшественником — поручика Ржевского.