От ее любви веет холодом, почти все ее романы только и нужны ей что для украшательства биографии (у кого-то есть иные варианты для характеристики историй с Гаршиным, Берлиным, эксгумации любви Гумилева). Поэтому-то и такая обычная вещь, как любовь и ревность к сыну, имеют в ее случае не обычное деликатное объяснение, а тоже довольно распространенное, но более низкое объяснение — привычку все захапать себе.
В июле Анна Андреевна вернулась из Старков и встретила меня по-женски, как победившая соперница: «Лева так хотел меня видеть, что по дороге в экспедицию приехал из Москвы ко мне в Старки», — объявила она.
Между 3.08 и 8.10.27.
Многих любят так, как любят и любили ее. Но, наверное, никого так, как ее, не ревнуют. И не из-за насмешливости ли ее? Так, по крайней мере, думает она сама. Я убежден, что несчастье ее заключается в том, что она никого не любит. Говорит, что любит П. и в доказательство указывает на долгий срок — на пять лет, которые они были вместе. Думаю, однако, и к П, отношение ее — несколько иное.
Вот ей бы, купаясь в отношениях и живя только ими, уметь бы разбираться в чувствах потоньше. Никого не ревновали так, как ее. Наверно, это если вычислить чисто арифметически: от на самом деле самой обычной ревности, которой ревновали ее, вычесть совершенно, действительно, беспримерное отсутствие ревности у нее. У нее никогда не было мужа или даже мужчины в ее одной распоряжении.
Но вернемся к ее штудиям в любовных делах. Она полагает: не из-за насмешливости ли ее. Как тут не вспомнить Бернарда Шоу: «Две вещи мешают любви: отсутствие чувства юмора у мужчины и его наличие у женщины».
Аня, честно говоря, никогда не любила. Все какие-то штучки: разлуки, грусти, тоски, обиды, зловредство, изредка демонизм. Она даже не подозревает, что такое любовь. Из всех ее стихов самое сильное: «Я пью за разоренный дом…» В нем есть касание к страданию. Ее «лицо» обусловлено интонацией, голосом, главное — голосом, бытовым укладом, даже каблучками, но ей несвойственна большая форма — этого ей не дано, потому что ей не даны ни любовь, ни страдания. Большая форма — след большого духа.
«Я-то вольная, все мне забава…» — проговорилась.
Сын ей дает оценку как матери, Пунин — как женщине, Бродский — как поэтессе, Гумилев — как невесте и жене, Блок — как наследнице века… А вольной, которой все забава, — это весело, и все — игра, но только не надо при этом претендовать на величие, потому что про любовь в Библии много сказано, а про игру — ничего.
Она в Ташкенте читала всем письмо от Пунина из Самарканда — запоздалое признание в любви, как она считала — вернее, хотела заставить считать других. Сам Пунин признавал его фальшивым. Она — сердцеведка — этого не чувствовала?
Письма к Ан. были скорее письмами ей в чужой адрес. Теперь я несколько удивляюсь, вспоминая все это.
Николай Пунин.