Анти-Ахматова

Оживление, тосты, стихи… Напротив меня поднялся из-за стола лысеющий парень научно-технического вида. Лернер. Косясь на меня, объявляет не тост, а эпиграмму и читает четверостишие в общем-то почти комплиментарного тона про «ахматовских поэтов, поклонников стареющей… звезды», но что-то мне тут кажется гнусноватым. Появляется забредший сюда со своей дачи Миша Петров, садится рядом. Говорит, заикаясь, на своем жаргоне ядерных физиков: «З-здорово, с-старикан! Ты ч-чего не в себе?» — «Понимаешь, Миша, тут паузу кто-то нехорошую сделал: перед словом «звезда». Надо морду бить». И я влепляю оплеуху Лернеру. Он заносит над головой табуретку, но нас растаскивают.

Дмитрий БОБЫШЕВ. Я здесь. Стр. 358–359

Среди лета я заболел жестокой ангиной, я тогда снимал квартиру в Москве. Она была в Ленинграде, что-то срочное надо было обсудить по телефону, и то ли мой голос, то ли ни из чего не вытекающий поворот на Гамлета в нашем разговоре ее встревожил. Часа через три-четыре раздался звонок, <…> прилетел Иосиф, он у нее в тот момент находился, и она дала ему денег на билет. Он привез с собой записку от нее и ее новое стихотворение «Тринадцать строчек» <…>. Убедившись, что я не умираю <…>, он умчался по своим делам. Вскоре я вернулся в Ленинград, Ахматова встретила меня «вселенским холодом». Через несколько минут выяснилось, что Иосиф по приезде сказал ей: «Ничего страшного, у него адюльтер, и он страдает. <…> Вот вы за него беспокоитесь, а он там безумствует, как Вронский с Карениной, и ему не до вас».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 384

«Старик, осваивающий таинства любви» ей неприятен, а старуха — таинства девичьего кокетства?

Что он ей сделал? Он разве жаловался и вынудил ее прислать гонца? Кстати, можно было и москвичей кого-нибудь попросить? А ему что, нельзя иметь роман? Это предлог для «вселенского холода»? «Ему не до вас» — и от чего он ее отвлек? От книги о Пушкине? Подождет.

Почти про все ее любови можно сказать: за что она любила или для чего хотела, чтобы любили ее. А когда в дело идут такие точные определения, то недалеко и до цифр.

Цифры как-то очень важны в ее биографии. Я даже больше не знаю ни одного писателя, чтобы столько с ними было связано цифр, да еще таких, которые кто-то, или он сам, оспаривал бы.

И год ее рождения (пустяки — уменьшать себе года, но ведь великая же душа!), в автобиографии — перечисляет не слишком значительные (для ее биографии, во всяком случае) события, связанные с нею только цифрой года (постройка Эйфелевой башни, рождение Чарли Чаплина), хотя понятно, что для нее важна подача для ассоциаций иностранных — французских — реалий. Как будто какой-то оплаченный пиарщик ей продиктовал установку: или Чингисхан, или парижский парикмахер, работаем по этим двум ключевым образам. Но цифры все равно как-то бессмысленно выпирают.

Число мужей, число вдовств. Все оспаривается.

Число инфарктов.

Возраст эмигранток.

«Они там все себе убавили на десять лет». То же самое тем же тоном она говорила о Бальзаке: «Он был обманут женщинами. Его увядающая «тридцатилетняя» — это, конечно же, сорока-, а то и пятидесятилетняя дама».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 203

Размеры чужих страстей:

Исходит она из того, что роман Дантеса с Наталией Николаевной длился не два года, как принято полагать, а всего полгода.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 54