В 12 часов дня мне звонит А. Е. Пунина, просит съездить в Мраморный дворец к АА. Через 20 минут мне открывает дверь всегда сияющая Маня: «Павел Андреевич, вы сами ей скажите!» — «Нет. АА, наверно, не встала, вы передайте». Слышу кашель Шилейки, стариковский кашель. И звонкий голос АА: «Простите меня, что я вас не могу принять… Я еще не одета».
Через 2 дня она лежит уже в другом месте.
В 6 часов мне позвонила А. Е. Пунина, сказала, что АА просит меня к себе. Я пришел к АА в Шереметьевский дворец. АА лежала на диване. Сказала, что идет сегодня в Михайловский театр, на премьеру Замятина.
К Лиле Брик и Зинаиде Пастернак у Ахматовой большие претензии, хотя обе «соперницы» были полнокровными женщинами и уж во всяком случае отменными хозяйками.
«У Бориса Леонидовича главная беда в другом: дом. Смертельно его жаль. Зина целыми днями дуется в карты, Ленечка заброшен. Ленечка в каких-то лохмотьях».
Читаем и сопоставляем:
Вечером была у Ахматовой. Она встретила меня в халате с растрепанной шевелюрой. Закуталась в платок и съежилась на кушетке. Это для нее характерно. Про себя сказала, что у ее Левушки нянька ушла неожиданно, и что она переезжает в Петроград, чтобы чаще навещать Николая Степановича. А бедный Левушка остается с бабушкой и без няньки. У них в квартире холодно, неуютно и некрасиво.
О. Л. Делла-Вос-Кардовская. Дневник.
Хозяйкой Зинаида Николаевна была отличной. Трудилась наравне с домработницей и очень умело. У нее не было вкуса к изящному в быту, но зато любовь к чистоте, к порядку и очень определенные, почти по-немецки пунктуальные навыки к домашней работе. Все делала она без суеты, легко, почти походя. Паркет был всегда отлично навощен, нигде ни пылинки, посуда вымыта до праздничного блеска.
Анна Ахматова, поразившаяся, что Пастернак собирался «парить бочки» под огурцы: «Он так и сказал: «Парить бочки»!» — она в этом видела только непоправимое отпадение от единственного достойного идеала «хлыстика и перчаток» и дальше этого взглянуть не могла.
Я была сконфужена, когда Пастернак тащил ко мне вязанки хвороста. Я уговаривала его бросить. И он спросил: «Вам стыдно?» Я ответила: «Да, пожалуй». Тут он мне прочел целую лекцию. Он говорил, что поэтическая натура должна любить повседневный быт и что в этом быту всегда можно найти поэтическую прелесть. По его наблюдениям, я это хорошо понимаю, так как могу от рояля перейти к кастрюлям, которые у меня, как он выразился, дышат настоящей поэзией. Тогда я думала, что он мне подыгрывает, но в последующей жизни я убедилась, что это черта его натуры. Он любил, например, запах чистого белья и иногда снимал его с веревки сам. Такие занятия прекрасно сочетались у него с вдохновением и творчеством. Ежедневный быт — реальность, и поэзия тоже реальность, — говорил он, — и я не представляю, чтобы поэзия была надуманной.
Зинаида Николаевна была совершенно нелитературна, но зато вполне музыкальна. Первый муж ее Генрих Нейгауз и его друг Владимир Горовиц играли с ней дома в четыре руки, правда, она отдавала этому столько же души и страсти, сколько игре в карты. Вся ее миссия жизни заключалась в том, чтобы служить точкой кристаллизации и передачи в мир гениев ее мужей. Ну и несомненное чадолюбие. Анна Андреевна излишне отважно вышла воевать на чужое поле чужим оружием.