Анти-Ахматова

Назвав ее последние годы царствованием, сразу оговорюсь, что даю фору Ахматовой. Все-таки ее царствование не было безоговорочным, и царицею ее признавали далеко не все — разве что большие поклонницы «Сероглазого короля» и «А, ты думал, я тоже такая», женщины «трудной судьбы», а также те, кому было недосуг прочитать «Мужество» и разобраться, насколько велики эти стихи, ну еще и те, кто на веру принимал, что она была дважды вдова и очень сильно горевала по угнетенному сыну, то есть была героична и за это достойна почитания.

Достаточно красноречив факт, что в пятидесятые годы о ней не помнили, не знали, жива ли она или нет, ни Иосиф Бродский, ни Исайя Берлин, ни Твардовский, ни молодая редакторша из Гослитиздата: культурные и образованные люди, живущие литературными интересами.

Думаю, что тогда не существовало в Советском Союзе человека, который бы не знал, жив или нет Борис Пастернак. Представьте себе любого из перечисленных и представьте, что он не знает, давно ли умер Пастернак, или еще жив.

В общем, Ахматова царила среди тех, кто хотел иметь царицу. Но конец ее царствования все равно был отвратителен.

Когда юная дама — нервная, деспотичная, тщеславная — стареет, еще более тяжкими делаются ее тяжелые черты. Утрируются все — положительные тоже, но мало кому это добавляет света в личность — ведь положительные черты характера положительны не сами по себе, — а только вместе с силой живого человека. От старческой немощной доброты мало кому радостно — от черной старости тяжело вдвойне. У Ахматовой был особый (довольно особый — изобрести что-либо принципиально новое трудно) путь. У нее была дьявольская злоба — но была и ведьминская витальность. За это люди — те, кто не мог жить, не поклоняясь, не принося себя в жертву, то есть люди совершенно определенного склада — к ней и тянулись.

Некоторых, более самодостаточных, она забавляла. Этими отношениями, чувствуя силу таких людей, она дорожила и старалась соответствовать. Умела находить их. Написала стихотворение Галине Вишневской, услышав однажды ее пение по радио, — ну вот не могла удержаться, чтобы не написать. Тут и респектабельность вкусов, и любимый властями род искусств, и ведущая солистка. Перед молодыми мужчинами из ленинградского окружения в дело шли другие приемы: педалировалось знакомство с Европой, рассказывалось и о Блоке, и о романах с лордами, и о квартире, в которой было шесть комнат. Здесь улов был велик: попался Бродский. Запишем это на счет простодушия гения.

Вот она, старость.