Анти-Авелин

– Вы заявляли о своих подозрениях в полицию?

– Нет еще, но доктор сказал, что мне обязательно придется пообщаться по этому поводу с властями.

– Я займусь ускорением этой процедуры и приобщу ваше заявление к уголовному делу.

– Спасибо. Вы, конечно же, в интересах следствия не можете рассказать, что происходит вокруг этих убийств.

– Не могу. Но с удовольствием опишу все события моей встречи с Бонифацием.

Лицо профессора потеплело:

– Вы его Бонифацием почему назвали?

– Просто, предложил ему на выбор несколько кличек, он выбрал именно эту.

Пациенты больницы начали постепенно заполнять дорожки парка. Их благодушие от теплого весеннего дня сменялось на удивление при виде аристократичного профессора в черном и бомжеватого оперативника в маскировочном халате. Разноперую парочку, медленно движущуюся по аллее, объединяла счастливая собака, на которую они смотрели с детским умилением.

– Иннокентий Петрович, моему старому организму предстоит еще долгая реабилитация после случившегося. Надеюсь, вы присмотрите за Бобоней? Я возмещу все ваши расходы.

– О чем вы, Станислав Витольдович! За такое удовольствие я сам готов вам приплатить. Скажите, почему вы пса так назвали?

– А вот, смотрите. Бобоня, иди ко мне. Скажи, как тебя зовут? Ну, не стесняйся, говори уже.

Пес начал комично переминаться с лапы на лапу и хватать пастью воздух.

– Бо! – наконец-то выдавил он из себя. – Бо-бонь!

– Вот, видите! – радовался как ребенок профессор. – Он сам себя так назвал.

– Здорово! Осталось еще домашний адрес выучить, и за собаку можно будет не переживать.

Попрощавшись с профессором около входа в больничный корпус, Петрович зашагал к своей машине. Бонифаций с удивлением оборачивался на своего старого хозяина, который с грустью махал ему вслед, оставаясь на месте.

– Семенов, как успехи?

– Вещи на заднем сиденье машины. Еле отбил их, начальник смены оказался редкостным бюрократом. Если бы не Николай Николаевич, не знаю, чем бы дело кончилось.

Только сейчас Петрович заметил щурившегося на солнце Сомова.

– Друг мой сердешный, и снова ты?

Такое влюбленное внимание со стороны Сомова приятно удивляло Петровича.

– Переживал очень, Иннокентий Петрович, не мог оставаться дома.

– Коля, прекрати мне выкать, уже давно можно на «ты».

– Иннокентий Петрович, – вмешался Семенов. – Егерев на телефоне, уже два раза звонил.

– Отлично! На ловца и зверь бежит, – подхватив телефон Семенова, Петрович возбужденно рапортовал: – Игорь Семенович, приветствую. В нашем деле есть еще один потерпевший, на основании его показаний мы сейчас закроем эту гопкомпанию на все время следствия. Как – отпустили под подписку о невыезде? Какое указание сверху? – Петрович начал меняться в лице. – Я знаю, кому подчиняется Следственный комитет. Хорошо, сейчас приеду.

Петрович с тяжелым сердцем передал трубку Семенову:

– Ты в курсе, где находится дача Егерева?

– В курсе. Только еще одно дело, Иннокентий Петрович.

– Какое еще дело?

– Вот, – Семенов вытянул руку с пол-литра водки. – Я на четвертом этаже спросил у мужиков, типа, где здесь философ, бутылочку надо бы передать. А они мне хором, дескать, после пол-литра все мудрствовать могут. Я так и не понял, кому ее отдать-то? Там все философы.

Цитадель зла

Мила пыталась хотя бы часик поспать, но из этого ровным счетом ничего не выходило. Стоило ей закрыть глаза, как она снова чувствовала его губы на своем виске и нежное прикосновение сильных рук.

Вдруг он больше не придет? Эта мысль подняла ее с постели.

Возбуждение и желание действовать обжигали все тело. Она нервно и бессмысленно начала мерить шагами свою квартиру.

Наступило утро. Ночные приключения казались событиями, случившимися не с ней. Реальностью был только он, такой зовущий и желанный. Ради него хотелось совершать безумные поступки, даже пойти на смерть. Фантазийные сюжеты различных форм самопожертвования, с явным оттенком мазохизма, сменялись один за другим в ее воспаленном сознании. Спина сигнализировала об усталости, мозг не давал остановиться.

Золотая портьера грудой высилась на кухонном столе. Раздвинув руками этот ворох материи, Мила извлекла увесистый ажурный ларец. Поставив его на стол, она стала любоваться тонкой работой мастера. Женское любопытство требовало приоткрыть крышку и заглянуть внутрь, а самопожертвование – быть стойкой и ничего не делать без его разрешения. Чтобы как-то себя отвлечь, она решила сходить в магазин за провиантом для завтрака.

Улица Наметкина, вечно забитая дорогими служебными и личными авто, в воскресное утро была полупустой, и от этого казалась непривычно чужой.

Взглянув на купол Газпрома, Мила остановилась, как вкопанная. Палатка из синего стекла на крыше многоэтажного офиса, которая по замыслу архитектора должна была символизировать собой голубой огонек горящего газа, освещалась изнутри ярким светом. Ей никогда не приходило в голову, что пространство этого странного декоративного элемента может быть наполнено жизнью и вообще как-то использоваться.