Анти-Духлесс

Осмотревшись, Жека устало опустился на обитую дешевым дермантином скамейку, привинченную к полу большими ржавыми болтами. Скамейка была привинчена неподалеку от прибитого к полу гвоздями небольшого кривоватого на вид столика. Поверхность столика непрерывно дребезжала и выглядела очень неопрятно. К этой неопрятности надежно липли рукава. Вместе с тем, поверхность стола не была такой совсем уж скучно пустой. На ней подрагивали засиженные большими зелеными мухами влажно-сероватые матерчатые салфетки. Кроме того, на этом вибрирующем столике уютно примостились приборы со специями и миниатюрная вазочка с каким-то, тоже густо засиженным мухами, высохшим искусственным соцветием. Сами же мухи роились неподалеку. Прямо под желтоватым потолком. Жека не обращал на них никакого внимания. Он уже зацепился взглядом за стол. Взгляд рассмеялся. Видимо, стол этот очень был смешон, в своей совковой отстойности. Несмотря на это, Жека решил придать этому отстойному столу еще более веселое выражение. И именно поэтому на его липкой, изрытой неровностями поверхности очень скоро появились Chivas Regal Royal Salute, Glen Garioch, Bruichladdich, Glenfiddich, Springbank, Auchentoshan, Evan Williams, Midleton Very Rare. Можно было бы заказать еще чего-нибудь повеселее, но как мы уже отмечали, ничего больше в этом отстойном и дребезжащем кабаке не было. Наверное, уже все выпили, эти неугомонные шельмы. Эти проклятые старперы. И когда только успели? В принципе, конечно, должно было хватить Жеке и этого. Ну, а если, все же не хватит, то придется тогда идти в полное опасностей купе. И снова преодолевать все эти удушливые тамбуры. Фу, какая пакость. А здесь так светло и тепло. И почти ничем не воняет. Разве что когда открывается тамбур, пахнет чем-нибудь особенно мерзким. Но это случается редко. Ночь. Уже никто никуда не ходит. Все пузатые старперы-папики-маразматики, вся это отстойная и примитивная серость давно уже спит. С печалью вглядываясь в заоконную тьму, под рвущий душу перестук колес страдают в такие часы только ранимые маркетологи. Страдают они в такие часы от одиночества и невозможности самореализоваться. Страдают и омывают своими теплыми слезами обломки разрушенной кем-то мечты. И в такие вот печальные минуты, никак не достичь им эякуляции, пусть даже и преждевременной.

Наконец официантка с ненавистью в глазах приносит Жеке заказанное им час назад фирменное ресторанное блюдо. В движениях официантки угадывается плохо скрываемое раздражение. Видимо, хочет спать, сука. Это ее проблемы. На дверях заведения висит расписание. А там черным по желтому написано: «До последнего посетителя». Он, Жека, наверное, и есть тот самый последний посетитель. И до самого утра посетитель. В купе все равно не уснуть. Раскатистые звуки храпа отстойного старпера перекрывают ярость стука колес. Звуки храпа устрашающе влетают в слегка приоткрытое окно «теплушки». Эти звуки напоминают рев атакующей поезд немецкой авиации. Рев периодами продолжительно нарастает и затем неожиданно резко затихает. В минуты затишья растет вибрация окружающих Жеку предметов. Официантка не выдерживает авиаударов и в испуге прячется в служебном купе. Слышен разрушающий возникшие было надежды звук закрывающегося купейного засова. Все, теперь совсем один. Утешения и продажной любви тоже ждать больше неоткуда: «Надежду убили…». А ведь хотелось бы еще сегодня успеть проверить эякуляцию. После ужина. Похоже, не удастся. А может, откроет? Если понастойчивей так попросить? Поманить длинным рублем? Ладно, будет видно. Надо сначала перекусить. Не то дело не дойдет даже до эрекции. Какая же тогда может быть эякуляция?

Где же блюдо? Жека ищет блюдо глазами. Наконец глаза находят нечто. Блюдо имеет довольно длинное название: «Бифштекс рубленый с яйцом». Кроме длинного названия блюдо имеет какой-то свеже-весенний, молодо-серо-бурый цвет только что сошедшего снега и благоухает носками таежного лесоруба-вахтовика. «Не беда, — думает Жека, — если это блюдо обильно покрыть разнообразием специй, то получится очень даже ничего. Очень даже съедобно будет».