Анти-Духлесс

Жека заходит в туалет и замечает на специальном стеклянном столике, очень похожем на медицинский, не до конца приконченную кем-то коксовую дорожку. «Во дают лузеры! Начинают-таки к правильным вещам приобщаться» — удивленно замечает Жека и доканчивает начатое кем-то дело. В голове под действием подброшенного в топку Жекиной души уголька временно прояснивает. Жека замечает открытую форточку новенького пластикового окна и выглядывает в нее. Не так-то и высоко, но пара этажей отстойного хрущевского дома наберется. Что поделать, другого выхода нет. Жека открывает окно целиком и зажмурившись на выдохе прыгает вниз. Его обрюзгшая туша с омерзительным всхлипом принимается землей. Жека встает на корточки и осторожно ощупывает себя, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Ощупывания успакаивают Жеку, а ощущения, напротив, сигнализируют ему о какой-то внезапно наступившей беде. Жека аккуратно садится на корточки и замечает перед собой какую-то кучку хитросплетенных и дымящихся на легком морозце трубочек. Он осторожно тянет за одну из них и клубок распутывается. Так и есть! Одним из концов распутанного и расширяющегося к низу патрубка является второй Жекин пах! Тот когда-то могучий Жекин пах, служивший ему ракетным соплом и безотказным сигнализатором опасностей сейчас безсильно валялся в этой отстойной уличной пыли! «Все, дарованная природой система рухнула. И все из-за этой перспективной дуры!» — с ожесточением думает Жека укладывая когда-то спасительные резервные органы в найденный неподалеку грязный целлофановый пакет. «Куда это все теперь девать? Пришить обратно ведь никто, наверное, уже не возьмется. Даже в этих гребанных спецклиниках. Там дорого все и хирургов нет. А к обычным хирургам попробуй-ка, сунься с этим вот хозяйством, — грустно размышляет душимый слезами Жека, рассматривая содержимое пакета, — однако, пора сматываться. Сейчас эта сволочь Изабель поднимет кипеж по поводу моего долгого присутствия в туалете и придется объясняться с охраной этого «Ростикса» по поводу оставленных на подоконнике следов. Крутой все же это кабак. Строго там все. Скорей, скорей на стоянку к своему «Линкольну». Тьфу ты! Какой-такой «Линкольн»? Совсем запонтился. Скорей бы словить хоть какой-нибудь ржавый «жигуль» и срочно смотаться с этого гиблого места!» Жека на ходу выбрасывает пакет с теперь уже бесполезными для него органами в первый попавшийся ему на пути мусорный ящик и выходит сквозь ажурную арку двора на самый центральный люберецкий проспект, почему-то названный древними обитателями этих мест «Октябрьским». «Чем им, древним этим, другие месяца не понравились?» — думает Жека и прыгает в первый остановившийся «жигуль». Жека называет адрес The Mokroshelki Марго. Он отбивает наверное уже сотый звонок Изабель, вынимает из трубки «симку» и выбрасывает ее. Пусть эта дура растит своих зверушек сама! Он к этим зверушкам не имеет ровным счетом никакого отношения! Он и так претерпел от нее невосполнимые лишения. Вот пусть теперь и крутится сама!