Теперь по поводу двух методологических пассажей, в которых Поппер критикует Марксову трактовку свободы, считая, что последний якобы не понимает парадокса свободы, и идея об отмирании государства оказывается не чем иным, как дорогой к отказу от социальных функций государства, от того, чтобы оно заботилось об экономически слабых и защищало их от экономически сильных. Вообще говоря, это выворачивание марксизма наизнанку, исходя из некоторой формально-логической конструкции, которая выглядит на первый взгляд достаточно убедительно, являет собой классический пример попперовской плоской формальной логики. Ha самом деле суть марксового понимания проблемы свободы состоит как раз в том, что по мере развития социального реагирования, в том числе при помощи активного вмешательства государства (как показали последующие марксисты — и социал-демократы, и коммунисты) возможно создание таких условий, когда происходит определенное выравнивание положения бедных и богатых, и на этой основе (после качественного скачка, означающего ликвидацию классовых противоречий, т. е. различий экономически бедных и экономически богатых) возможно движение в направлении не отмены функций государства, а их переход как бы в «дремлющее состояние». При этом марксизм предполагал, что не функции государства отмирают, а государство как субъект реализации этих функций заменяется другими институтами — органами самоуправления граждан. Иными словами, речь идет о том, что «засыпание» государства идет как раз вследствие возрастания вмешательства общества в социально-экономические процессы.
В данном случае Поппер явно ломится в открытую дверь. Дело в том, что с точки зрения марксизма как раз возрастание регулирующей роли, в том числе в отношении экономики, со стороны общества является аксиомой. Поэтому там, где Поппер видит преуменьшение Марксом роли политики (это касается отмирания функций государства), на самом деле марксизм видит возрастание функций
Кстати, говоря об отмирании государства, Маркс имел в виду отмирание его функций как аппарата насилия, а не отмирание его функций как гаранта позитивной демократии. Другое дело, что, с точки зрения марксизма, эти функции должны переходить от государства как особого бюрократического аппарата к максимально демократическим и не отчужденным от общества институтам.
В этом смысле можно было бы считать Поппера марксистом, а марксистов — сторонниками Поппера, если бы не два обстоятельства. Во-первых, Поппер, наверно, мог бы перевернуться в гробу, если бы узнал, что он — марксист, а во-вторых (и это гораздо более существенно), Поппер неслучайно видит только некоторые формальные определения свободы в марксизме, не пытаясь разобраться с диалектикой сущностных противоречий феномена свободы. Если бы он признал (а в ряде случаев косвенно ему приходится это признать), что его модель разрешения парадокса свободы при помощи государственного интервенционизма (причем при помощи государства, выражающего интересы большинства при гарантиях прав меньшинства; государства демократического и избираемого под контролем граждан) фактически соответствует программе-минимум всех марксистов, от самих Маркса и Энгельса и до современных троцкистов и социал-демократов, то в этом случае, наверное, Попперу можно было бы отказаться от главного в замысле своей книги.
Завершая анализ этого раздела, не могу не упомянуть о том, что Поппер здесь в который раз ведет речь о доминировании конструкторского, технологического подхода. Вообще говоря, удивительно, как он, будучи борцом против своего рода «мессианства» марксизма, сам оказывается в высшей степени претендентом именно на мессианский подход. Чего стоит приведенная выше цитата: «Мы должны сконструировать (подчеркиваю,
В этой связи не могу не привести еще две цитаты из книги Поппера и коротко их прокомментировать.