АНТИ-Стариков. Почему история все-таки наука

В эту минуту английский посол выходит из кабинета Сазонова. Пурталес бросается туда с суровым видом и даже проходя не подает руки Бьюкенену.

— В каком он состоянии! — говорит мне сэр Джордж. — Положение еще ухудшилось… Я не сомневаюсь более, что Россия не отступит, она совершенно серьезна. Я умолял Сазонова не соглашаться ни на какую военную меру, которую Германия могла бы истолковать как вызов. Надо предоставить германскому правительству всю ответственность и всю инициативу нападения. Английское общественное мнение не допустит мысли об участии в войне иначе, как при условии, чтобы наступление исходило несомненно от Германии… Ради Бога, говорите в том же смысле с Сазоновым.

— Я иначе с ним и не говорю».

«Через четверть часа обо мне докладывают Сазонову. Он бледен и дрожит:

— Я вынес очень плохое впечатление, — говорит он, — очень плохое. Теперь ясно, что Австрия отказывается вести переговоры с нами и что Германия втайне ее подстрекает.

— Следовательно, вы ничего не могли добиться от Пурталеса?

— Ничего. Германия не может оставить Австрию. Но разве я требую, чтобы она ее оставила? Я просто прошу помочь мне разрешить кризис мирными способами…

Впрочем, Пурталес более не владел собой, он не находил слов, он заикался, у него был испуганный вид. Откуда этот испуг?.. Ни вы, ни я — мы не таковы, мы сохраняем наше хладнокровие, наше самообладание.

— Пурталес сходит с ума потому, что тут действует его личная ответственность. Я боюсь, это он способствовал тому, что его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто Россия не выдержит удара и будто если, паче чаяния, она не уступит — то Франция изменит русскому союзу. Теперь он видит, в какую пропасть он низверг свою страну.

— Вы уверены в этом?

— Почти… Еще вчера Пурталес уверял нидерландского посланника и бельгийского поверенного в делах, что Россия капитулирует и что это будет триумфом для Тройственного Союза. Я знаю это из самого лучшего источника.

Сазонов делает унылый жест и сидит молча. Я возражаю:

— Со стороны Вены и Берлина жребий брошен. Теперь вы должны усиленно думать о Лондоне. Я умоляю вас не предпринимать никакой военной меры на немецком фронте и быть также очень осторожными на австрийском, пока Германия не открыла своей игры. Малейшая неосторожность с вашей стороны будет нам стоить содействия Англии.

— Я тоже так думаю, но наш штаб теряет терпение, и мне приходится с большим трудом его сдерживать.

Эти последние слова меня беспокоят; у меня является одна мысль:

— Как бы ни была серьезна опасность, как бы ни были слабы шансы на спасение, мы должны, вы и я, до пределов возможного пытаться спасти мир. Прошу вас принять во внимание, что я нахожусь в беспримерном для посла положении. Глава государства и глава правительства находятся в море; я могу сноситься с ними только с перерывами и самым ненадежным способом; к тому же, так как они только очень неполно знают положение, они не могут послать мне никаких инструкций. В Париже министерство лишено главы, его сношения с президентом и премьером столь же нерегулярны и недостаточны. Моя ответственность, таким образом, громадна. Поэтому я прошу вас согласиться на все меры, которые Франция и Англия предложат для того, чтобы сохранить мир.

— Но это невозможно!.. Как вы хотите, чтобы я заранее согласился на меры, не зная ни их цели, ни условий?..

— Я уже сказал вам, что мы должны испробовать все вплоть до невозможного, чтобы отвратить войну. Я настаиваю поэтому на моей просьбе.

После короткого колебания он мне отвечает:

— Ну что же, да, я согласен.

— Я смотрю на ваше обязательство как на официальное и телеграфирую о нем в Париж.

— Вы можете об этом телеграфировать.

— Благодарю, вы снимаете с моей совести большую тяжесть».

Вот как, оказывается, обстояло дело! Англия не только не обещала ни России, ни даже Франции никакого содействия в конфликте с Германией, но даже больше: французы и наши изо всех сил в те дни ломали через колено английских дипломатов, терроризировали английскую дипломатическую миссию в Петербурге, заставляя ее любыми путями уговорить Лондон отказаться от нейтралитета. И единственное, что им удалось добиться: англичане обещали подумать над своими планами сотрудничества, если войну не начнут Петербург и Париж. Так-то.

А паника в Берлине настоящая, и один из виновников этой паники — Пурталес. Палеолог пишет откровенно, что этот деятель способствовал тому, что Германия понадеялась на непрочность союза Франции и России. Иначе говоря, они питали надежды на то, что Россия первой объявит войну Австрии и станет агрессором. А вот шиш вам с маслом! Царь и Сазонов — молодцы, вовремя разгадали эту подлость.

Продолжим далее цитировать опус Старикова: