Анти-Зюгинг

— Олег Семенович, главным обвинением в адрес ГКЧП со стороны «демократической» части во главе с Ельциным было то, что ГКЧП якобы незаконная, неконституционная структура. Если бы сессия Верховного Совета ССCP открылась 21-го августа и стала бы рассматривать этот вопрос, то все обвинения в неконституционности отпали бы. Хотя эти обвинения смешны, ибо в состав ГКЧП вошли все высшие руководители СССР, за исключением Горбачева. Но почему все-таки сессия Верховного Совета была назначена на 26 августа?

— Мне, например, ясно, что это выжидательная позиция председателя Верховного Совета СССР Лукьянова — куда пойдет кривая. Будет ГКЧП выигрывать — проведем сессию, будет проигрывать — арестуем. Была полная возможность открыть сессию 21 числа, как и было определено. А вообще-то, если бы я был председателем Верховного Совета (хотя я не люблю говорить: «Если бы я был директором»), то я бы провел ее 19-го, и никаких проблем не было бы. А Лукьянов начал ссылаться на то, что время отпусков, все разъехались. Что значит — время отпусков? Они что, находятся на другой планете? Есть самолеты, есть рейсы. Дать команду и собрать Верховный Совет никакого трудa не составляло. Когда умирал генеральный секретарь — уже ночью весь Центральный Комитет прилетал в Москву, и утром проходило заседание ЦК. Какие проблемы? Проблема одна — обыкновенная трусость, и все. Сейчас Лукьянов говорит — я где-то даже читал, что вот Шенин заявляет, будто можно было провести сессию. На самом деле, говорит он, собрать людей было нельзя.

— Но Ельцин-то собрал!

— Конечно! И точно так же мог собраться и Верховный Совет СССР. До того все его заседания проходили с одним требованием: принимать меры, вводить чрезвычайное положение. И я убежден, что Верховный Совет утвердил бы ГКЧП и поддержал его действия. Но, к сожалению, нерешительность, непоследовательность, трусость, выжидательная позиция привели вот к такому стратегическому результату.

— Тюрьма была тяжелым испытанием для вас?

— Я и в тюрьме занимался политической работой. Писал статьи, давал ингервью, разъясняя трудящимся, что произошло с нашей страной. Старался, покрайней мере, насколько это было возможно. Меня, политзаключенного, ибрали членом Оргкомитета по подготовке XXIX съезда КПСС и его делегатом. Тюрьма — полезное испытание, она дала возможность многое переосмыслить и понять. Было время еще раз продумать, какую трагедию переживают страна и народ. Там это ощущалось острее, чем на воле. А о себе что думать? Статья была расстрельная. Председатель правительства России Силаев в Верховном Совете РСФСР и по телевидению заявил, что нас надо расстрелять. Поэтому каких-то иллюзий относительно своей судьбы у меня, например, не было. Я и своим близким сказал: не надо рассчитывать на благоприятный исход.

— Можно ли считать, что судьба Советского Союза решилась в ночь с 20-го на 21-е августа 1991 года, когда на совещании у Крючкова было решено, что штурма Белого дома не должно быть?

— Если говорить о кульминации, то, наверное, это действительно была последняя точка. Хотя разрушение Советского Союза было «долгоиграющим» прооцессом. Давайте вернемся в хрущевские времена. Решения XX съезда КПСС о культе личности и его последствиях и XXII съезда — о Мавзолее В.И.Ленина были на руку контрреволюции и были продиктованы отнюдь не заботой об укреплении социализма в нашей стране. Они повлияли и на развитие Международного коммунистического и рабочего движения, которое стало до того разобщенным, что мы до сих пор не можем собраться с силами и образовать единый центр. Хотя социалисты имеют центр, все другие — тоже. Я уже не говорю о таком крайне опасном политическом движении, как сионизм, который имеет мощную разветвленную сеть и сильнейший центр. У нас ничего этого нет.