Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать

Саратовцы очень любят знать точное время за исключением, может, только Касьянова (см. рассказ «Часы»). Часто можно видеть: идет человек, нагруженный вещами, а к нему стремительно и взволнованно, будто потерявшись на вокзале, подходит другой человек и спрашивает: «Будьте добры, не откажите в любезности, который час, если вам не трудно?» Тот, кого спрашивают, будучи тоже саратовцем и, то есть, понимая важность дела, бросает вещи, засучивает рукав, смотрит на часы и отвечает: «Семнадцать часов тридцать шесть минут!» При этом большинство саратовцев при часах — и не удивляйтесь, если спросивший вас о времени тут же посмотрит на свои часы. Это означает всего лишь, что он проверяет их, всегда почему-то доверяя чужим часам больше, чем своим. Он смотрит на свои часы и произносит: «Так!» Что означает это «Так!» — тайна души и совести каждого в его личном измерении. Но есть саратовцы и без часов — и они тем более не могут жить, не зная точного времени. Таков мой сосед. Целыми днями стоит он на улице, на свежем воздухе, прислонившись к стене дома и у каждого проходящего любезно спрашивает: «Сколько время, скажите, пожалуйста?» Ему отвечают, он задумчиво качает головой. Тут же идет следующий прохожий, он и у него спросит время. Если же прохожих долго нет, он начинает беспокоиться, ему не по себе, он выкликает меня, я высовываюсь в окно, он спрашивает:

— Сосед, сколько время?

— Семь часов, — говорю я.

— Вечера?

— Само собой.

— Не может быть! — восклицает он. — То есть уже семь?

— Если точно — пять минут восьмого, — говорю я.

— Вечера?

— Вечера, вечера.

— То есть, восьмой час уже? — изумляется он.

— Восьмой.

— Не может быть!

Я пожимаю плечами и отхожу от окна. И слышу его голос:

— Теть Кать, сколько время?

— Восьмой пошел.

— Что, правда?

— Восьмой, восьмой. Опоздал, что ли, куда-нибудь?

— Да нет. Просто... надо же... восьмой час!

* * *

Саратовцы, как бабочки, на яркое летят. Уж, кажется, в каком еще российском городе такое скопище талантливых музыкантов, художников, поэтов (о прозаиках умолчу из скромности)! И, тем не менее, стоит появиться, например, мало-мальски подающему надежды поэту, тут же саратовцы впадают в ажиотаж: о нем пишут во всех местных газетах, его показывают по телевизору, в складчину издают сборник стихов и устраивают авторские вечера, на которых рукоплещут и забрасывают младого поэта розами, местная власть тут же выделяет ему из муниципального фонда квартиру с кабинетом, лучшие и умнейшие красавицы толпятся, желая стать его женой или хотя бы любовницей. В общем, фурор почти уже нестерпимый, того и гляди — замучат обожанием и лаской незрелое дарование. Но всегда на выручку является новый поэт или музыкант, или художник — и жажда восторга обращается к нему. При этом к знаменитостям не местным саратовцы проявляют поистине патриотическое равнодушие, презрительно говоря: у нас похлеще есть! В результате такого отношения из Саратова творческие люди уезжают настолько редко, что можно смело сказать, что никогда. В частности, евреев за последние годы выехало всего несколько тысяч, а это в сравнении с показателями по стране — сущие пустяки.

* * *

Саратовцы любят получать букеровские премии.

Букеровская премия — это литературная премия за лучший роман года. Она, в общем-то, английская, но сделали и для русских писателей в порядке гуманитарной помощи.

И вот один саратовец написал лучший роман года и попал в число шести финалистов, и поехал получать премию. Правда, пятеро других тоже написали лучшие романы года, но наш саратовец был уверен, что именно ему дадут премию, потому что ему очень хотелось ее получить.

И вот он приехал девятнадцатого декабря одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года в Москву получать букеровскую премию.

Народу было много, и саратовец наш сперва испугался: может он ошибся и не шесть человек хотят получить премию, а больше? Но его успокоили, объяснили, что именно шесть, а остальные шестьдесят или шестьсот — он не считал — пришли посочувствовать, ну и выпить-закусить между делом.

Другой, быть может, растерялся бы: в зале полным-полно знаменитых писателей, критиков, к тому же — англичане, которые улыбаются и говорят ласковые и непонятные речи, переводчики что-то переводят, но невнятно, поскольку кушают и вообще заняты. Однако, наш саратовец не из робкого десятка, он тут же освоился, подсел к блюду с бужениной, с красной и черной икрой, и решил как следует перекусить.

Вдруг высокий английский господин встал и что-то такое произнес на английском языке, после чего все стали крутить головами и кого-то взглядами искать. Выяснилось, что ищут саратовца, чтобы поздравить его с получением премии. Саратовец тут же встал, чтобы не томить присутствующих, и показал себя.