Антиатеизм как замена антисемитизма в посткоммунистической России

Стоит отдать должное российскому криминальному миру с его своеобразным целибатом: вор в законе не должен иметь семьи и имущества… безбрачие духовных лидеров - жрецов, шаманов, монахов - заурядное явление в те времена, когда нации были объединенной нематериальными ценностями общностью людей, а не просто человеческой массой, населяющей ту или иную территорию.

Те времена давно прошли, но это вовсе не значит, что у мировой истории нечему поучиться. Жизнь ради куста крыжовника ещё ни одно государство не приводило к процветанию… великими становятся лишь те государства, в которых есть критическая масса людей, готовых жить не ради домика на Рублёвке, а для достижения великой цели. И только эта критическая масса имеет моральное право называться элитой.

У нас нет мечты. Но у лучших из нас уже появляется ощущение нестерпимой тошноты от её отсутствия. Мы обожрались крыжовником, хватит! И тому, кто первый найдёт в себе силы громко сказать по-русски: “У меня есть мечта!”, и будет принадлежать Россия… Власть - это мысль, цементирующая умы.

А семья - лишь средство воспроизведения умов, она не может быть в жизни мыслящего безусловным приоритетом. Как только человек склоняет голову под культом “семейных ценностей”, он начинает плодить не умы, а мясо…

Семья - это зерно. А для любого зерна является истинной известная мысль из того же Евангелия: чтобы прорасти, надо умереть. Чтобы семья заняла в жизни человека по-настоящему первое место, ей надо спуститься на второе. Обесцениться ради чего-то большего. Это и есть главная семейная ценность” (17).

“Блестящий план для нового мира”, идеально совпадающий с планами звере-людей в романе Дина Кунца: “Семья - не просто отживший своё атрибут, но ещё и опасный, потому что ставит себя выше благополучия расы. Отношения родитель - ребёнок необходимо искоренить. И Новые люди… должны хранить верность не друг другу, а исключительно новому обществу… даже не обществу, а идее общества”. Тем более, что в природе уже есть миллионолетние примеры подобных обществ: “Рой семья, улей дом, и будущее станет принадлежать орде”. (19). Именно у насекомых существуют сообщества, в которых роль семьи играет весь улей, муравейник, термитник, и в которых индивид - это просто винтик в огромной машине, а потому мог бы (если бы умел мыслить и говорит) сказать о себе: “Я - ничто, пришедшая из ничего… Ничего теперь, ничто всегда. “Безвидна и пуста, безвидна и пуста, и тьма над бездной” (Бытие, 1:2).

В общем, пусть ещё не в окончательной форме, пусть и постепенно, но начинается возвращение к тоталитарным принципам советского государства, для которого люди были лишь легко заменяемыми винтиками в государственной машине, у которых “вместо сердца пламенный мотор”. И вот уже православная патриотка гордо заявляет в центральной печати: “Звезда поднялась благодаря кресту. СССР построили на христианской способности к самоотречению… Звезда - наше прошлое. Крест - прошлое, настоящее и будущее. Не победила бы Красная армия - не выжила бы православная Русь. Не помог бы Господь - не дошли бы до Берлина солдаты, кричавшие: “за Родину, за Сталина!”…

На каждом шагу сталкиваюсь с интересной закономерностью: презирающие советское, как правило, равнодушны и к русскому… Советское не падало с неба, не завозилось инопланетянами, оно - производное от русского… Нам дан счастливый шанс - двойной крепости, опоры на две точки… уважение к лучшему, что под звездой создано, - дело святое… Поумнеем - научимся и звезду в обиду не давать… Крестам со звёздами воевать незачем. Другая нам требуется война - с разной мерзостью в собственных душах. Мерзостью, которая и крест чернит, и звезду позорит” (5).

Хочется верить, что Елена Ямпольская, использующая, судя по тексту, термин “русское”, как синоним “православное”, сама не поняла, что она, пожалуй, впервые в нашей публицистике, все “прелести” советского режима объявила исходящими из дореволюционного православия.

Если бы подобная статья была опубликована в газете православных коммунистов (как ни странно выглядит это сочетание, для партии, с самого начала своего существования отстаивавшей материализм), то в этом не было бы ничего удивительного. Хотя ларчик может открываться просто, если учесть глубокие переживания по поводу в принципе формального факта (замены советского названия правоохранительных органов милиции на общепринятое в мире название “полиция”) непосредственного начальника Елены Ямпольской - президента редакции “Известий” Владимира Мамонтова: “Для меня, например смена названия - это элемент разрыва с СССР, с советской действительностью. Хорошо это или плохо - не знаю. Но всякий разрыв преемственности с СССР ощущается болезненно” (20).