Антибомба

– Да. Старшим штурмовой группы был командир моего взвода лейтенант Полунин.

– Вы шли с ним?

– Нет, мы сильно растянулись и разбились на небольшие подгруппы. Нашей командовал старшина Крымов, мы закрывали правый фланг. Даже пострелять вдоволь не пришлось. Только одного духа уложили – и все.

– А с лейтенантом Полуниным кто шел?

– Они по центру били… Там Стас шел. Фамилии не помню.

– Лобарь?

– Точно. И Игорюха…

– Корниенко?

– Он! И еще братва…

– Кто именно?

– Колян… Рядовой, молодой… Как его…

– Бородин.

– Да… Влад Зотов – ефрейтор. Леха Урусов… И прапорщик этот. Такой шустрый и ушлый. Денис Алексеевич.

– Жавин?

– Да… Им повезло. Они, помню, все палатки прошерстили.

– Трофеями хоть поделились?

– Поделились. Там бушлаты были, разгрузка израильская. Пайки французские. Даже видеомагнитофон.

– Больше ничего?

– Да еще какая-то мелочовка – я и не помню.

– Общался с кем-нибудь из них после армии?

– С Владом Зотовым пару раз виделся. И у Лобаря один раз был… Правда, я как-то скованно себя с ними чувствовал.

– Почему?

– После увольнения они сразу материально приподнялись. Бизнесом занялись. А у меня – институт, общага, грошовые подработки. Только недавно из нищеты выкарабкался.

– А у них откуда деньги взялись?

– А я знаю?..

Комбинатор выключил запись. Не выдержал и сделал еще одну чашку кофе. Отхлебнул глоток и удовлетворенно кивнул. А что, теперь все складывалось в определенную схему. И, самое главное, можно прогнозировать направление следующего удара террористов. Зотов. Урусов. Жавин…

Глава 16

Марид стоял, вцепившись руками в поручни совершенного в своих легких очертаниях моста, растянувшегося на два километра над рекой Урзань, огибающей огромный город. За спиной проносились по заданным им траекториям автомашины. Порывы ветра налетали и ожесточенно били справа в бок, будто пытаясь снести с моста никчемную человеческую фигуру. Здесь всегда ветрено. И пешеходная полоса в этот час пуста.

Он был здесь не в первый раз. Он любил смотреть отсюда на приютившийся на холмах, захвативший обрывы, вклинившийся в лесные массивы город, который с заходом солнца засверкал россыпью разно-цветных огней. В его душе пела возвышенная басовая струна. Он со сладострастием представлял, как прекрасно принести на эти улицы невидимую смерть и тягучий безысходный ужас. Смести иллюзорное благополучие. Утопить все в боли и страданиях. В душе плескалась первозданная ненависть, которая родилась на этой планете гораздо раньше человека и, если человечества не станет, будет жить и после него. И она требовала разрушения.

– Иншалла, – прошептал он едва слышно, что означало «во имя Аллаха».

Да, под знаменем Аллаха он сожжет этот город, сожжет в нем радость и надежду. Хотя иногда сам не знал – верит ли он в Аллаха. Скорее всего, верит. Только Аллах у него был свой. Не гуманное воплощение высшего Разума, как его трактует подавляющее большинство мусульман, а проводник первобытной злобы, которая рано или поздно утвердится на обломках пылающего мира.

– Говорят, что Аллах милосерден, – когда-то очень давно внушал своим питомцам инструктор по взрывному делу в учебном лагере, затерявшемся в горах Средней Азии. – Он милосерден только для правоверных. Для остальных он свиреп… Аллах – он наш. Ничей другой. И он требует жертв.

Какое-то дикарское, простое и вместе с тем эффективное понимание веры было у того недалекого и в целом примитивного инструктора. Он знал, что говорил. И его слова проросли в душе молодого воина ислама, пустили богатые всходы. Кто-то верил в Коран, заповеди, правила, традиции. Кто-то перечитывал и смаковал суры Корана, ища в них вечную мудрость и надежную опору во всех начинаниях. А Марид верил только в ненависть.

Сознавал ли он, что безумен? Что его странные представления о действительности – это какой-то морок, сковавший сознание? Не сознавал. Он считал, что безумен весь остальной мир.

В его памяти наконечником отравленной стрелы засело воспоминание. Ему только исполнилось семь лет. Оскаленное, злобное лицо его отца и нож в его руке. Мать, повисшая на нем и кричащая в голос:

– Не надо! Стой!!!

Отец в тот вечер то ли принял лошадиную дозу наркотиков, то ли в его голове что-то сдвинулось, но он с ножом бросился на своего единственного сына. При этом он кричал:

– Он демон! Я вижу демона!

Мать умудрилась сбить мужа с ног. Потом приехала милиция. Санитары… Еще через несколько лет отец исчез из его жизни. Марид не знал ничего о его судьбе – да и не интересовался ею. Его интересовало одно – в тот день отец сошел с ума или действительно рассмотрел в нем демона, поднявшегося в наш мир из иных, более жестоких миров? Но так или иначе, именно тот день все изменил. Мир для Марида стал черно-белым. И черного в нем было гораздо больше.

Кобра осторожно подошла сзади и положила свои жесткие руки ему на плечи.

– Мы посеем здесь бурю, – произнес он. – И мне не помешает никто!

– Таким ты мне нравишься больше всего, – сглотнув комок в горле, произнесла она, прижимаясь к нему всем телом.