Греки, обращаясь к своим богам, повиновались скорее чувству страха, чем благоговения и благодарности. Они видели в богах могущественных существ, от которых должны были снискать покровительство и благорасположение, и их культ имел единственной целью приобретение этого расположения и отвращение гнева богов. Приписывая богам человеческие качества и страсти, они относились к ним так же, как к могущественным людям, и для приобретения их дружбы и покровительства или отвращения гнева прибегали к таким же средствам, какие могли действовать на людей; между ними важное значение имели разного рода дары. Различаются два вида даров: а) вклады, которые оставались в святилище божества в качестве его собственности и служили или для украшения храма или статуи, или для надобностей культа; б) жертвы, которые предназначались для временного наслаждения божества.
Антропоморфизм, господствовавший издревле в греческой религии, заставлял людей верить, что богам доставляет наслаждение все то, чем наслаждаются люди и что ласкает их чувства. На этом основывается идея не только отдавать в пользование божества животных, составлявших в древнейшие времена главное богатство людей, но и убивать их и приготовлять их мясо для пиршества богов, а также совершать возлияния напитков для утоления их жажды и курить благовония, производившие приятное опьяняющее действие. Первоначально у греков, несомненно, существовало представление, что жертвы доставляют богам чисто материальное наслаждение. С гомеровских времен до позднейших в греческой литературе встречается немало свидетельств, доказывающих такое верование, хотя относительно того, каким собственно образом доставляется богам это наслаждение, существовали разные представления; наиболее развито было в массе верование, что боги питаются парами сжигаемого мяса и испарениями жидкостей, которыми совершались им возлияния, и вдыхают запах сжигаемых благовоний. Следствием такого представления было то, что большинство жертв, приносимых богам, предавалось сожжению. Огонь являлся средством преобразить мясо жертвы в пищу, годную для невидимых, небесных существ. Идея о таком значении огня существовала еще у первобытных арийцев, как видно из Вед: божественный Агни (огонь) пожирает жертву и тем проводит ее к богам, которым она предназначена. Греки также сохраняли верование в чистоту и божественность огня: по известному мифу, он некогда был в исключительном владении богов и только впоследствии был похищен Прометеем и сообщен людям. Поднимающееся вверх пламя было символом стремления к небу; самый огонь обоготворялся под именем Гестии и непрерывно поддерживался в некоторых храмах. Однако не всякий огонь считался одинаково чистым и пригодным для сожжения жертв. Были случаи, при которых он считался оскверненным и не мог быть употребляем при священных обрядах. Так, например, смертный случай в доме осквернял огонь домашнего очага; поэтому в Аргосе существовал обычай погашать его в таком случае и после погребения умершего брать огонь из соседнего дома (Плутарх). На о. Лемнос ежегодно совершался очистительный праздник, при котором все огни погашались, как оскверненные человеческими прегрешениями, и только через 9 дней зажигались новые от огня, принесенного с о. Делос (Филострат). Спартанцы, отправляясь в поход, брали с собою огонь из Спарты (Ксенофонт) для того, чтобы всегда иметь возможность сжигать жертвы отечественным богам на отечественном огне. При основании колонии огонь на государственном очаге возжигался от огня, взятого из пританея метрополии.
Выбор горючего материала также обусловливался разными причинами; не всякое дерево давало одинаково чистый и одинаково приятный богам огонь. Так, например, на жертвеннике Зевса в Олимпии сжигались только дрова из белого тополя, а на жертвеннике Афродиты в Сикионе — из можжевельника (Павсаний). Подобные специальные определения, без сомнения, существовали и в других местах.
При совершении жертвоприношений соблюдались разные условия, которые везде и для всех считались одинаково обязательными и не допускавшими исключений. К их числу прежде всего относилась чистота, считавшаяся безусловно необходимой для всякого религиозного акта. Требовалась как внешняя чистота, т. е. чистота одежды и тела, в особенности рук, так и внутренняя, нравственная, которая людям, по крайней мере разумным, казалась столь же, если не более, необходимой, как и внешняя. Боги не принимали даже богатых даров от грешника, обращавшегося к ним с нечистой совестью, тогда как незначительная жертва человека благочестивого и справедливого считалась богоугодной. При входе в некоторые храмы (например, в Эпидавре и Дельфах) были надписи, напоминавшие об этом требовании.