Цезарь, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон…Сам собой этот перечень лег в стихотворную строчку.О, какой безобразный, какой соблазнительный сон!Поиграй, поверти, подержи на руке, как цепочку.Ни порвать, ни разбить, ни местами нельзя поменять.Выходили из сумрака именно в этом порядке,Словно лишь для того, чтобы лучше улечься в тетрадь,Волосок к волоску и лепные волнистые складки.Вот теперь наконец я запомню их всех наизусть.Я диван обогнул, я к столу прикоснулся и стулу.На таком расстоянье и я никого не боюсь.Ни навету меня не достать, ни хуле, ни посулу.Преимущество наше огромно, в две тысячи лет.Чем его заслужил я – никто мне не скажет, не знаю.Словно мир предо мной развернул свой узор, свой сюжет,И я пальцем веду по нему и вперед забегаю.1979«Как буйно жизнь кипит на стенках саркофага…»
Как буйно жизнь кипит на стенках саркофага!Здесь и весна, и страсть, и гордый ИпполитС собакой и конем, не сдерживая шага,От мачехи письмо отвергнуть норовит.Стояли долго мы пред мраморным рассказом,Смерть жизнью с четырех сторон окруженаИ льнет к морским волнам, ступеням и террасам,К охоте и любви, за камнем не видна.Там кто-то горько спит – живые только сладкоСпят, – мерно обойдя его со всех сторон,Мы видим: жизнь и смерть – единая двойчатка,На смертном камне мир живой запечатлен.Конюших провести беспечною гурьбою,Кормилицу пригнуть, морской раскинуть вал…Жизнь украшает смерть искусною резьбою,Без смерти кто бы ей сюжеты обновлял?1979Бог с овцой
Бог, на плечи ягненка взвалив,По две ножки взял в каждую руку.Он-то вечен, всегда будет жив,Он овечью не чувствует муку.Жизнь овечья подходит к концу.Может быть, пострижет и отпустит?Как ребенка, несет он овцуВ архаичном своем захолустье.А ягненок не может постичь,У него на плече полулежа,Почему ему волны не стричь?Ведь они завиваются тоже.Жаль овечек, барашков, ягнят,Их глаза наливаются болью.Но и жертва, как нам объяснятВ нашем веке, свыкается с ролью.Как плывут облака налегке!И дымок, как из шерсти, из ваты;И припала бы к Божьей руке,Да все ножки четыре зажаты.1979«Когда шумит листва, тогда мне горя мало…»