Ярость потекла по жилам. По венам. Вся моя сущность буквально бесилась и скрежетала от этого. Боги… Кто такие боги, чтобы нас судить? Чтобы осудить человека на ТАКОЕ, нужно иметь право, которое может дать лишь сам человек. Это моё мнение. Моё кредо. И я сильно сомневаюсь, что старик когда-то давал кому-то из богов право судить себя таким образом. Руки сжались. Нити были далеко не обычны, снять их я не смогу. Но…
— Не надо, — хмуро смотрю на то, что он рисует на земле. Узник этого проклятого места поднял на меня умоляющие глаза. Он хотел пить. Его терзала жажда. И знания — единственное, что у него было, чтобы заплатить за воду и за боль, которую испытывают те, кто его поит. Сросшиеся пальцы быстро заметались по песку.
«Задай вопрос».
— Не надо мне вопросов, — вздыхаю. Взяв за нить у него на губах, я ощутил жжение. Медленно металл стал наползать на мою кожу. Я потянул в стороны, буквально содрогаясь: тонкая стальная линия пылала. Ожога не было, но чувство такое, будто металл раскаляется тем больше, чем шире становятся просветы во рту старика. Фляжка была перевёрнута, вода потекла в рот хрипящему пленнику одновременно со слезами, брызнувшими из моих глаз.
Понимаю, что схалтурил, струсил и недотерпел, но всё равно испытал огромное облегчение после того, как вода закончилась, и мне удалось выпустить из пальцев пылающие нити. Бросив в угол пещеры пустую фляжку, которая теперь всё равно стала бесполезна, лишившись своего драгоценного содержимого, я пошёл на выход. Позади послышался шорох. Замираю.
— Прости. Божественное проклятие — это не то, что мне доступно снять. Больше я не могу тебе ничем помочь. Но божество, которое его наложило, омерзительно. К сожалению, убить его тоже не в моих силах. Прощай… — обернуться и увидеть в глазах этого человека обречённость мне было страшно. А потому я просто отправился на выход. Внутри меня трясло от несправедливости и ярости. И от собственного бессилия.
***
Оставшийся один старик плакал, видя, как сталь обращается в капли крови. Его крови, застывшей столько долгих лет назад, что он и не помнил. Крови, стекающей на коричневый песок с рук и губ. Морщины разглаживались, полуслепые, заполненные гноем глаза обретали былую ясность, а желтизна сменялась в них голубым цветом. Цепи с лёгкостью были сломаны окрепшими мышцами, порваны, словно гнилые верёвки. Стоявшая и наблюдавшая за всем этим женщина, обладательница трёх глаз и трёх грудей, мало портящих, правда, её чуждую и необычную красоту, задумчиво смотрела вслед уходящему человеку.
— Однако, он первый из смертных, кто посмел назвать меня омерзительной, оставшись живым при этом…
— Проклянёшь его, как меня? — первые слова, сказанные за века сухими губами, оказались хриплыми и нечёткими. Впрочем, богиня с лёгкостью их поняла.
— Вижу, двести двенадцать лет не убавили в тебе наглости, — зло посмотрела она на бывшего узника, в котором всё так же происходили положительные изменения, пусть и более мелкие. — Нет. Наш спор с Хаухет запрещает мне вредить ему. И тебе, — злобы во взгляде богини прибавилось. — Я должна была наградить его… Что же, это ведь его вещь? — кивок на флягу в углу. Женщина подняла её. Задумавшись, длинным ногтем она провела по своей ладони. Божественный ихор сиреневого цвета, искрящийся и переливающийся, потёк в горлышко. Вскоре ёмкость оказалась заполнена до краёв. Пробка вернулась на место. Деревянная поверхность фляги засветилась, изменяя форму, материал. Становясь стальной, покрытой изящным узором. Меняя и свои магические свойства. Невероятный артефакт, созданный божественной волей одной из властительниц судеб был отброшен небрежно на прежнее место. — Семь веков никто не заберёт её, ничья рука не поднимет. Но если хозяин не явится за этот срок за своей наградой, то пусть достанется она тому, кто найдёт её, — ухмыльнулась богиня. — А теперь ты.
— Моё проклятие снято, — спокойно ответил мужчина лет пятидесяти на вид. Крепкий, хорошо сложенный. Седой, но мускулистый. — Ты надо мной не властна.