Античный космос и современная наука

Антитеза устойчивого смысла и алогического становления есть примитивная диалектическая антитеза, которая как ни примитивна, но есть все же одна из первоначальных установок диалектики. Наблюдая живую действительность, необходимо, во–первых, четко фиксировать то, что именно живет и существует, и как таковое оно уже есть нечто устойчивое и неизменное; во–вторых же, необходимо признать, что есть особое начало, которое вносит в эту устойчивость стихию алогического становления, так что в результате получается становящаяся устойчивость, реальная вещь. — Поскольку здесь идет речь о первоначальных установках мысли, рассматриваемые три принципа суть чисто смысловые установки, умные конструкции, и тут не должно быть никакого метафизического натурализма, который всегда пытается понять эйдетическую природу ума как арену каких–то физических или психических сущностей. Диалектика ни с какой стороны не есть метафизика, если под последней понимать науку об особых вне–умных сущностях. Тем не менее, в отношении к платонизму господствуют именно эти абстрактно–метафизические и натуралистические установки, которые необходимо отвергнуть, если мы действительно хотим достигнуть ясной диалектической конструкции пространства у Платона. Изучая литературу по истории греческой философии, видишь, как беспомощно бьется мысль исследователей, не могущих подняться до простоты и математической самоочевидности диалектики. Вот мы видим, напр., как ряд исследователей, вроде Бека [276], Целлера [277] или Бойм–кера [278], интерпретирует платоновский принцип становления, так называемую материю, как чистое протяжение, пустое пространство. Другие, вроде Г Риттера [279] и Фриса [280], представляют материю как нечто сплошь субъективное. Третьи, вроде Боница, Шнейдера, Штрюмпеля, Пейперса[281] , трактуют материю у Платона как нечто в настоящем смысле телесное, хотя, может быть, и бескачест–венное, наподобие стоического . Все эти почтенные исследователи не понимают того, что своей интерпретацией они хотят подстричь Платона под новоевропейскую метафизику, для которой пространство действительно есть нечто вроде какого–то мистического абсолюта. И первое, и второе, и третье воззрение есть натурализация, овеществление Платоновых, чисто смысловых конструкций. И пустое пространство, и заполненное пространство, и психическая деятельность — все это есть вещи и вещи, в то время как эйдос есть не вещь, но смысл, и «материя» есть не вещь, но смысл, и становящееся есть не вещь, но смысл. Представлять себе платоновскую материю как чистое пространство и, следовательно, признавая чистое пространство, овеществлять его как абстрактное понятие возможно только после полного непризнания Платона как диалектика. Материя у Платона есть не метафизическая вещь, но — диалектическое понятие [282] Это — принцип алогического оформления эйдоса. И поэтому пространство не есть какой–то абсолют, дуалистически противостоящий другому абсолюту — эйдосу и числу, но — один из результатов алогического оформления, или становления, эйдоса. Для Боймкера только и возможны две основные точки зрения на платоновскую материю. Или она — пустое пространство, или она — физическая материя, не зависящая от эйдосов [283]. Боймкер не понимает, что пустое пространство есть также нечто метафизически самостоятельное наряду с эйдосом, и не видит, что он расслояет платонизм на дуалистические противоречия. На самом же деле тут не противоречие, но — диалектическая антиномика «одного» и «иного». Однако для этого необходимо сначала и эйдос, и материю рассматривать именно как диалектические, т. е. прежде всего как чисто смысловые, понятия [284]

Не иначе обстоит дело и у Плотина. Изучая Плотина, вероятно, не я один задавал себе вопрос: а где же у Плотина учение о пространстве? С исчерпывающей полнотой разъяснены учения о времени, движении, силе, качестве, количестве и т. д., и т. д. Тут большею частью даются целые трактаты. О пространстве нет совершенно никакого рассуждения. Это для нас, однако, должно быть совершенно естественным. Пространства вообще, чистого пространства, для Плотина ни в каком смысле не существует. У него те же основные мирообразующие начала, что и у Платона, и пространство есть одно из тех качеств, о которых будет разговор в II 6. Пространственное качество также обусловливается известным взаимоопределением эйдоса и материи; материю же, после всех разъяснений Плотина, уже ни в коем случае нельзя считать пространством, да и все изложение II 4, б—16 есть не более как комментарий на платоновского «Тимея». О пространстве речь заходит у Плотина только в связи с формообразованием космоса (II 2), да, впрочем, и тут о пространстве как таковом почти нет ничего специального.

Еще любопытнее в этом отношении Прокл, знаменитый комментарий которого к «Тимею» даже не содержит в себе ни одного места, где бы употреблялся термин в техническом смысле [285] Для Прокла в бытии нет вообще никакой пустоты ни в каком смысле [286]; все в максимальной, мере сжато и непрерывно [287]