Антидот. Противоядие от несчастливой жизни

По мнению Ялома, чтобы действительно ощутить собственную смертность, следует пережить духовное пробуждение, полное изменение взглядов на жизнь, позволяющее ощутить ее по-другому. Он вспоминает размышления одной из своих пациенток, тридцатилетней женщины: «Думаю, самые сильные чувства я испытала, когда поняла, что умру именно я, а не кто-то еще — какая-нибудь Я-Старушка или Я-Неизлечимо Больная-Готовая-Умереть. Ведь смерть представлялась мне весьма смутно, чем-то, что может произойти, а не тем, что произойдет». Ялом уверен: чтобы изменить подобным образом свое мироощущение, недостаточно просто увеличить интенсивность жизни, следует изменить свое отношение к ней. Он описывает эту трансформацию словами, позаимствованными у философа Мартина Хайдеггера: смещение фокуса с того «как выглядят вещи» на факт «существования вещей» — то есть на откровенно изумительную сущность бытия.

В этом заключается различие между жизнью в памятовании смерти, с одной стороны, и штампованными лозунгами на тему «проживай каждый день так, будто он последний в твоей жизни» — с другой. Лозунги могут мотивировать, напоминая о том, что следует заняться важными вещами, пока не поздно. Но Ялом говорит о трансформации, которая может привести к переоценке того, что представляется «важными вещами». Все изменяется, когда вы отдаете себе отчет в смерти — в окончательном и неизбежном худшем сценарии. Основатель Apple Стив Джобс сказал в своей известной речи: «Все, чего от тебя ждут окружающие, страх позора или провала — все это исчезает перед лицом смерти, оставляя лишь действительно важное. Помнить о том, что ты смертен, — лучший из известных мне способов не попасть в капкан мыслей о том, будто тебе есть что терять. Ты уже голый». (Некоторые гуру позитивного мышления сразу ринулись использовать речь Джобса в своих целях, хотя ее смысл прямо противоположен логике их учения.)

Ялом считает, что, начав мыслить подобным образом, можно войти в некий цикл благоразумия. Осознанность приведет к снижению уровня беспокойства по поводу будущих сожалений о бессмысленности жизни, а это, в свою очередь, будет лишать смерть ее способности порождать тревогу. По его мнению, существует прямая корреляция между страхом смерти и ощущением напрасно прожитой жизни. Живите жизнью, проникнутой пониманием ее конечности, и сможете надеяться завершить ее примерно так, как хотел умереть Жан-Поль Сартр: «…спокойно… уверенным в том, что последний всплеск моего сердца будет записан на последней странице моих сочинений, а смерть заберет только мертвое тело».

Поломав некоторое время голову над идеями Беккера, Эпикура, Томаса Нэйджела и Ирвина Ялома, я решил съездить в Мексику. В какой-то момент я начал подозревать, что это может оказаться необходимым, если мне действительно хочется понять роль осознания смерти в повседневной жизни. Я часто встречал упоминания об особом отношении к смерти, существующем в Мексике. По общему мнению, это одна из немногих стран с живой традицией memento mori, которая выражается в ритуалах и обычаях, направленных на регулярное размышление о смерти. В то же время, по данным разных международных исследований, мексиканцы — одна из наиболее счастливых наций, возможно, даже первая или вторая по уровню счастья, в зависимости от системы оценки результатов опросов. Самый известный пример отношения к смерти в Мексике — ежегодный праздник под названием День Мертвых, когда мексиканцы выпивают немало текилы, поднимая тосты за ушедших и за смерть как таковую, пекут хлеб в форме человеческих останков, строят домашние алтари, толпами гуляют по городским площадям и совершают ночные бдения у могил умерших родственников. Но это далеко не только ежегодный национальный ноябрьский праздник, а глубоко укоренившийся образ мысли. Вот как пишет об этом знаменитый мексиканский публицист Октавио Пас в своей книге «Лабиринт одиночества»: «Слово «смерть» не произносят в Нью-Йорке, Париже, Лондоне — там оно обжигает губы. Мексиканец же хорошо знаком со смертью, шутит по ее поводу, ласкает ее, спит с ней, прославляет ее; это одна из его любимых забав и самая крепкая его любовь».

Подобная близость к смерти не всегда считалась необычной. Похожие традиции существовали еще как минимум в Древнем Риме.