В данном месте надо сделать маленькое отступление и разобраться в вопросе: кем был Игнаций для де Кюстина? Если судить по его последующей жизни, то ни гомосексуалистом, ни бисексуалом молодой человек не являлся. Видимо, в данном случае мы имеем дело с особой вариацией проституции гетеросексуала, который, зная о наклонностях партнера, позволяет заботиться о себе, подыгрывает в спектакле «шкодливое дитя и заботливый папик». Нечто подобное описал Фрейд в своём исследовании «Леонардо да Винчи» с единственной разницей – у Фрейда объект заботы действительно не знает о сублимации «папика», т. е. о проституции речи нет.
Похожие на де Кюстин – Гуровский дуэты известны в истории. К примеру, это английский король Яков I – герцог Бэкингем (знакомый всем по роману А. Дюма – О. Маке «Три мушкетёра») или Л. Геккерен – Ж. Дантес. Кстати, отношения Геккерена и Дантеса развивались почти в одно время и почти в одной общественной среде, что у де Кюстина и Гуровского. Разве что Гуровский никого не убивал на дуэли, но в светском обществе Европы оба любимчика достигли равных социальных высот.
Невозможно с точностью сказать, до какого уровня интимности дошли отношения де Кюстина и Гуровского. Либо маркиз удовлетворился заботой о своём фаворите, либо молодой человек предоставил ему своё тело для облизывания (включая минет). Всё это следует считать видами проституции гетеросексуала, поскольку сам объект никакого влечения и никаких положительных эмоций явно не испытывал, он лишь успешно подавлял в себе любые позывы к брезгливости или отвращению. Если же Гуровский тем или иным образом совокуплялся с партнёром – либо сам входил в него (минет не в счёт), либо позволял входить в себя – то здесь уже речь следует вести о гомосексуальных отношениях. Поскольку точной информации о таких делах история никогда не сохраняет, а, повторюсь, вся последующая жизнь Гуровского является образцовой жизнью семьянина, можно с великой долей уверенности утверждать, что молодой гетеросексуал помаленьку проституировал при размякшем душой богатом гомосексуале де Кюстине.
Как это довольно часто бывает, очень скоро «папик» – маркиз озаботился личной жизнью подопечного и постарался пристроить его на хорошее доходное место и подыскать ему достойную невесту. Сделать это оказалось не легко, поскольку характер у Игнация был вздорный и привередливый.
Ещё до знакомства с Гуровским де Кюстин вращался в кругах польских эмигрантов. Среди его знакомых было много знаменитостей, в их числе политический лидер Польши князь Адам Чарторыйский, поэт Адам Мицкевич, композитор Фредерик Шопен, жена Бальзака – Эвелина Ганская и др. Так что русофобии он наслушался сверх меры и заранее настроился против страны и народа, куда собрался в 1838 г. Игнацию пожелалось вернуть своё польское имение, арестованное в ходе антирусского восстания. Хлопотать за него взялся добрый «папик».
Выехали в мае 1839 г. втроём – маркиз де Кюстин, граф Игнаций Гуровский и итальянец-слуга маркиза Антонио. Игнаций проводил «папика» до границы с Германией и остался во Франции – в Россию дорога ему была закрыта. Правда, высказывается мнение, будто Игнаций должен был ехать в Россию вопреки всему, но закапризничал, закатил де Кюстину скандал и вернулся в Париж. Как бы там ни было, дальнейшее путешествие маркиз проделал в сопровождении Антонио.
Нет надобности пересказывать содержание книги де Кюстина о путешествии в империю. Достаточно отметить, что в России он общался преимущественно (если не сказать исключительно) с либеральным дворянством. Чтобы стало понятно, о чём речь, приведу единственный наглядный пример. Либеральный дворянин Пётр Яковлевич Чаадаев собрался попутешествовать по цивилизованному миру и пообщаться со светилами западноевропейской передовой философии. Наличности у него не хватало, и за здоровье своё Пётр Яковлевич шибко беспокоился. Потому приказал он собрать по его крепостным деревням всех здоровых крестьянских парней и продать. На полученные средства Чаадаев купил себе здоровенную, бешено дорогую карету-колымагу и путешествовал лёжа, аки падишах. Пообщался мыслитель в Германии – с великим философом Фридрихом Шеллингом, во Франции – с христианским социалистом Робером Ламенне, со множеством прогрессивных мыслителей западного мира помельче. На обратном пути изрядно надоевшая колымага была брошена на произвол местных жителей, а владелец её налегке вернулся домой и затребовал денег у управляющих его обезлюдевшими деревнями. Получив оброчные деньги, Чаадаев сел писать философические труды о том, как хорош зарубежный воздух свободы и как скверно жить в России. Такова суть и природа либеральной интеллигенции в нашем Отечестве.
Приходится признать, что даже либералы приняли француза весьма прохладно, что уж говорить о традиционалистах. Маркизу в Росси постоянно было не уютно и тягостно. Это заметно на каждой странице его «России в 1839 г.».