Антигона

Теперь меня уже била крупная дрожь.

— Я опущусь до дна тех пагубных вод, в которые увлекает меня корабль моих братьев, и, клянусь, я сделаю все, чтобы избежать смерти. Все, но не отдам Полиника и Этеокла их преступлениям.

— Это не самое страшное горе, — тщетно пытался возразить Клиос.

Его самого поразило смехотворное звучание этих слов по сравнению с той глубочайшей тревогой, что не отпускала меня, по сравнению с тем насилием, что я увидела, и тем с поражением, которое очевидно грозило мне.

Клиос усадил меня, подкинул в костер сучьев, заставил придвинуться к нему, чтобы согреться. Я же все это время безуспешно пыталась успокоиться и улыбнуться.

— Я не провидица, Клиос, я говорю лишь о том, что вижу. А вижу я то, что еще ужаснее слов. Теперь твоя очередь обещать мне, что ты не придешь в Фивы до тех пор, пока там не прекратится распря.

Взгляд выдавал мое смятение, и Клиос был вынужден обещать мне то, что я просила. Я перестала дрожать, силы вернулись ко мне:

— Мне пора. Проводи меня до дороги, которая ведет в Фивы.

Клиос взял меня за руку, поддержал, пока я делала первые неуверенные шаги, и на мгновение нас охватила безумная надежда провести вместе еще один день. Но вот дыхание мое выровнялось, шаг приобрел твердость, привычную размеренность. Клиос протянул мне суму с Исмениным платьем.

— Наденешь его перед Фиванскими воротами, нищенку они не пропустят.

Почему, чтобы провести с Клиосом последний день, я снова надела старое платье? Может быть, в нем я чувствовала себя свободнее, я должна была услышать то, что он скажет. Я должна была чувствовать себя свободной — для расставания.

Мы дошли до старой дороги, которая превратилась теперь в мощеную.

— Видишь, — проговорил Клиос, — вот первый знак презренной деятельности Этеокла. Сначала — дороги, потом — укрепления, за ними — Фивы, а его армия все время растет и становится все ненасытнее. Я не пойду дальше, на полдороге ты увидишь колодец, который прекрасно знаешь. Я буду следить за тобой до тех пор, пока смогу.

Я открыла ему свои объятия, он бросился в них. Слезы полились у меня сами собой — может быть, Клиос тоже плакал, но я не знала наверняка: он, как ребенок, уткнулся лицом мне в плечо.

С трудом я оторвалась от Клиоса и зашагала прочь, чувствуя на себе его взгляд. Я дошла до поворота и исчезла у него из виду. Антигона не оборачивается, подумал Клиос.

IV. ФИВЫ

Я шла медленно и с каждым шагом чувствовала, как отдается в моем теле Клиосов шаг, который он в это время делал в противоположном направлении. Сквозь горе и усталость пробивалась радость, что у колодца я, может быть, снова увижу Илиссу, ту женщину, что подала мне хлеба и воды во время первого дня моего нищебродства.

Колодец был на месте, юноша черпал из него воду и наполнял бурдюки, которые укладывал между ярко раскрашенными глиняными сосудами, наполненными зерном. В оглоблях у него мул, сбрую которого украшали колечки, как в Высоких Холмах, и они радостно звенели при каждом его движении. Юноша подождал, пока я подойду, и, не оборачиваясь, молча протянул чашу свежей воды.

Я спросила его, живет ли по-прежнему здесь поблизости Илисса.

— Нет, ей пришлось отправиться в Фивы.

— С ней все в порядке?

— Она не смогла там жить.

— Она заболела? Она мне очень нравилась.

Юноша взглянул на меня:

— Моя мама умерла.

Несчастья начинаются с первого шага:

— Она никогда не рассказывала тебе обо мне? Об Антигоне и Эдипе, бывшем царе?

Юноша нахмурился:

— Теперь у нас три царя, они собираются воевать друг с другом. Ну, а мы не знаем, кто победит, и боимся шпионов.

Он сел в повозку.

— Можно доехать с тобой до Фив?

Сказав, что телега слишком нагружена, он отказался и щелкнул кнутом, подгоняя мула. Наверно, ему стало немного стыдно, потому что он крикнул:

— А дома никого нет, можешь поспать там.

Илиссин дом под плоской крышей был заброшен, но на вид еще крепок и красив. Я устроила себе постель из веток, съела одну из оставшихся у меня лепешек, Клиос, подумала я, в каком-то незнакомом месте должен делать то же самое.

За ночь усталость прошла, я готова была снова отправиться в путь, чтобы в тот же день войти в Фивы. Я пошла к колодцу за водой; на закраине лежала довольно грязная пожилая женщина: силы покинули ее, и она заснула. Она открыла глаза, но сил зачерпнуть из колодца воды у нее нет. Ее зовут Эа, и она последняя обитательница этих мест, кто, несмотря на приказы из Фив, не покидал их. До конца она ухаживала за своим больным мужем, он умер, и у нее никого больше не осталось. Ей хотелось бы найти в Фивах своего сына, плотника, но сил у нее нет, да ее туда и не пустят, поскольку бедняков они больше не принимают.

Я напоила ее, убедила разрешить вымыть себя: она еще крепкая, но ослабла от голода. Я не могла заставить себя надеть на нее прежнее старое платье, которое невероятно грязно и изношено. Я вспомнила об Исменином платье, оно ей идет; чистая и причесанная, Эа не могла узнать себя, и некое подобие улыбки появилось у нее на лице.