Антик с гвоздикой

— Бисквиты слегка подсохли, — повинился князь, — а яблоки еще ничего себе.

Он налил вина в бокалы, немного, на два пальца всего, но и этой порции хватило, чтобы у графини зашумело в голове. Не спасли ни яблоки, ни и вправду черствые бисквиты.

— Хорошее вино, — сказала Наталья, лишь бы не молчать. — Из погребов Марии Васильевны, надеюсь?

— А почему «надеюсь»? — усмехнулся князь, и глаза его странно блеснули. — Вы не доверяете моему вкусу?

Графиня отвела взгляд и пожала плечами. Мелкая противная дрожь сотрясала ее тело, и она не решалась ответить, опасаясь голосом выдать себя.

И в это мгновение князь взял ее за руку и прижался к ней губами.

— Господи, Наташа, — произнес он хриплым шепотом, — что вы все пожимаете плечами? — Он осторожно дотронулся пальцами до ее подбородка. — Посмотрите мне в глаза, зачем вы отворачиваетесь?

Она, возможно, чересчур смело посмотрела в эти отсвечивающие каким-то шалым блеском глаза и поняла, что пропала…

И когда его рука легла ей на грудь, сама потянулась губами к его губам и только на миг подумааа, какие они у него теплые и мягкие…

А еще через мгновение они лежали на ковре, князь путался в ее шнурках и завязках, а она стонала от нетерпения, потому что ждала этого мгновения, наверное, с той самой секунды, когда увидела его впервые.

Они оба сгорали от желания и потому слились неистово, утонув в этом почти диком влечении друг к другу. Графиня кричала от наслаждения и, цепляясь за его плечи, притягивала голову князя к себе, а он раз за разом впивался в ее губы, отрываясь для того, чтобы совершить еще более мощный толчок, и она выгибалась ему навстречу и молила пересохшим в припадке этой чудовищной страсти ртом: «Еще, еще, еще…» И он, задыхаясь, тоже что-то шептал ей, сжимая ее бедра и двигаясь в ней в том извечном ритме, что еще не удалось положить на музыку ни одному композитору. В момент апофеоза они одновременно вскрикнули и прильнули друг к другу столь привычно, словно не первый раз были вместе. Григорий поцеловал ее в обнаженное плечо и прошептал:

— Ты чудо, радость моя!

А она тихо засмеялась и провела ладонью по мокрой от чрезмерного усердия груди.

— Поспи немного, — опять прошептал он. — Я сейчас принесу одеяло.

Григорий вскочил на ноги и скрылся в темноте. Его не было бесконечно долго, минуту или две. И она извелась от ожидания. Наконец он появился с большим атласным одеялом в руках. Заботливо подоткнул его ей под спину и только после этого устроился рядом. И тотчас его рука вновь принялась гулять по ее груди, путешествовать по телу, ведь они были до сих пор слишком мало знакомы — его руки и ее тело. Но и графиня тоже осмелела настолько, что погладила князя по спине, скользнула ладонью по бедру, а когда его пальцы подкрались к самым потаенным уголкам ее тела, обхватила талию князя ногами и приникла животом к тому, что слишком убедительно доказывало его мужскую состоятельность. Она доверилась ему вторично, ничуть не пожалев о содеянном. На этот раз князь был более терпелив, более нежен, но кричала она теперь во сто крат сильнее.

И сразу же заснула, как только он покинул ее тело. Князь тоже заснул, но чуть позже. Потому что никак не мог прийти в себя от неожиданно посетившего его чувства. Казалось, он знал эту женщину вечно, хотя не испытывал ничего подобного ни с одной из своих прежних пассий. Впрочем, ничего общего с сегодняшним не имело и то, что он пережил десять лет назад.

Григорий Панюшев зажмурился и замычал, как тот бык, от которого он совсем недавно спас сына и сестру самой очаровательной, самой непредсказуемой, самой дорогой и любимой женщины. Ни в одном из этих определений он не сомневался ни на йоту. И все же давние события не позволяли ему забыть себя. Это было нечто стыдное, подлое, от чего бы он хотел навсегда избавиться. Хотел, но не мог. И сейчас, в самые счастливые мгновения его жизни, прошлое вновь напомнило о себе. Темнотой ли, запахами ли молодого женского тела, неистовством ли страсти. Он не знал ответа и не хотел, чтобы тот нашелся. Все его мерзкие тайны в прошлом. И все страшные грехи молодости он искупил годами лишений, нечеловеческих страданий, годами потерянных надежд и несбывшихся мечтаний.

Он заслужил это счастье, которое в образе самой прекрасной из всех женщин на земле сладко посапывало на его предплечье. И князь Григорий Панюшев закрыл глаза, моля Всевышнего об одном: чтобы сподобил его проснуться рядом с любимой.

ГЛАВА 21

Прошло всего полчаса, как они расстались. Не было обещаний, не было просьб… Князь проводил Наташу до околицы Матурихи. Поцеловал на прощание руку… При свете дня оба чувствовали себя неловко. Слишком быстро все произошло, неожиданно и чересчур страстно. Наташа в душе корила себя за то, что легко поддалась, князь — за то, что проявил чрезмерную настойчивость, и опасался теперь, что их отношения снова дадут трещину…

В леске у околицы он остановил коляску, и Наташа пересела на свою лошадь.

Оба молчали, наконец графиня сказала:

— Мне пора ехать!