Антихрист

Страх. Все люди поклоняются этому идолу. Что было бы, если бы страха не существовало? Мы могли бы пройти по доске, положенной между крышами девятиэтажных домов, и благополучно упасть вниз. Мы могли бы давно использовать свой ядерный потенциал и взорвать эту планету к чёртовой матери. Страх необходим. Он необходимое условие нашего существования. Мы боремся за мир во всем мире, потому что боимся войны. Мы дарим льстивые улыбки окружающим, потому что боимся потерять свою репутацию. Мы выслушиваем упрёки нашего начальства, потому что боимся потерять работу. Мы ни за что не свяжемся с психом, в глазах которого горит ненависть и полное отсутствие страха. Словно в него вселился демон. Абаддона.

А я устал бояться. Я больше не могу испытывать страх. Мне нечего бояться, кроме предстоящего Суда.

Я должен её ненавидеть. Но я не мог. Я очень её хотел. Боже мой, до чего я хотел её тело. Я не прикрывался тем, что мне нужна её душа, что мне приятно её общество, что мне интересно с ней разговаривать. В тот момент мне просто нужно было её тело. И я взял её тело.

Я открыл глаза. Телевизора не было. Бабушкины старинные часы с кукушкой мерно делали свое дело.

Если бы у меня был телевизор… В смысле, если бы Астаарта не выкинула его в окно, тогда гнусавый голос диктора сейчас бы доносился до моих ушей:

– Вчера вечером в реанимационное отделение больницы №3 был доставлен зверски избитый молодой человек двадцати трёх – двадцати пяти лет. Состояние критическое. При себе документов молодой человек не имел, но была обнаружена сумка со спортивной формой. Просьба посмотреть на фото на экране. Опознавших просим позвонить по телефону…

Я посмотрел бы на теперь несуществующий экран. Там находилось бы фото парня, сделанное на скорую руку. Но даже на плохой фотографии было бы видно, что красавчиком ему уже не быть. Я бы ощутил мимолетный приступ гордости и некоторого недоверия к себе. Это я его так отделал?

– Это Абаддона, – шепнула Астаарта, обнимая меня сзади за плечи. – Это не ты. Не жалей его.

– Я и не жалею, – ответил я. Это было правдой. Я пытался нащупать в себе хоть что-то, напоминающее жалость, но это не удалось.

– Мы Боги! – сказала она. – Мы контролируем судьбу и заставляем в страхе дрожать других людей.

– Мы Боги, – повторил я. Это уже не было торжествующей фразой. Это была констатация факта. Я принял свою божественность как нечто само собой разумеющееся.

Она поднесла к моим губам папиросу, набитую травой. Я затянулся, и в лёгкие прошла горькая порция дыма. Все вещи в квартире внезапно обрели яркость и чёткие контуры. Мои мысли начали носиться взад и вперёд, обгоняя друг друга. Я блаженно улыбнулся.

– Кайф.

Причиной утешения может быть как добрый ангел, так и злой, но для противоположных целей: добрый для успеха души, чтобы возрастала и шла от хорошего к лучшему; злой же ангел – для противоположного, чтобы затем привлечь её к своему превратному намерению и лукавству⁸. Так говорит Игнатий Лойола.

Обрывок десятый

Она хихикнула.

– Вчера ты принес мне жертву. Ты меня любишь?

– Что за глупости ты говоришь? – шутливо-серьезно ответил я. – Я тебя ненавижу! – и я не знал, сказал ли я это в шутку или на самом деле.

– Язычник! – воскликнула она. – Ты поклоняешься тому, кого ненавидишь!

– Я поклоняюсь лишь себе, – ответил я. – Только в себе я вижу Бога. Никого нет прекрасней и лучше меня.

– Запомни это, – она внезапно перешла на серьёзный тон. – Запомни это и напиши огненными буквами в своём сердце. Никто не смеет говорить или думать, что он лучше тебя.

В моем сердце огненными буквами прорезались её слова. И её образ.

Я открыл холодильник и окинул задумчивым взглядом жалкие пищевые остатки.

– Сегодня мы остались без завтрака, – констатировал я.

– Ты же не хочешь сказать, что я сегодня не позавтракаю? – она наморщила лоб. С её ресниц посыпалась тушь. Глаза её были холодны и неумолимо жестоки. – Из всех грехов чревоугодие мой самый любимый.

Я пожал плечами.