Антихрист

— Думаю, что судьбу ни обмануть, ни изменить нельзя. И я здесь, чтобы проверить это утверждение. Судьба солдат, погибших за правое дело, записана на небесах, и нам ее не изменить.

— Ты опять прав, — сказал офицер. И, быстро вскинув пистолет, выстрелил в деда. Он попал ему прямо в сердце. — Пошли к машинам, — приказал офицер. — А ты, Иван, хорони солдат, раз уж больше некому. Прошай.

Солдаты ушли, а Иван остался стоять на краю недокопанной могилы. Один. На краю пустынного поля, у молчаливой рощи.

Иван с силой воткнул лопату в землю и продолжил копать могилу. Покопав немного, он сказал:

— Лийил, доставь меня в то время перед боем, когда можно поговорить с дедом и его товарищами, Лийил.

Первое, что Иван ощутил, оказавшись в другом времени, — сильный, резкий запах грязного белья. Он увидел, что горят два костра и около них сидят и лежат люди — солдаты. Белье — портянки, гимнастерки и прочее — было развешано вокруг костров.

— Зря, может быть, мы тут сидим? А, дядя Ваня? — тихо спросил молодой голос. — Да еще и костры развели.

— А куда идтить-то? — прозвучал голос деда.

— Драпануть в лес, да и все. Пущай они нас там ищут, — предложил молодой солдат. — Хоть бы взводный был или знать бы, что с нашими стало. А так сидим, смерти ждем.

Иван, он стоял за ближним к костру кустом, разглядел лицо говорившего. Это был тот самый парень, с которого Иван снял лопату, чтобы копать могилу.

— Эх… А дальше что? — вздохнул дед.

— А дальше — видно будет. Может, уцелеем. К своим пробьемся. Партизаны…

Дед прервал его:

— Сань, ты знаешь чево… — дед кашлянул в кулак, — не канителься, ради Бога, и меня не канитель. Я уже никуда не побегу: ни в лес, ни по дрова. Немцы уже верст на сто впереди. И нашим — не до нас.

Тут в разговор включился третий. Он, видимо, дремал, но теперь решил вмешаться.

— А что ты все же предлагаешь, Иван? — Это, судя по интонации и произношению, был голос городского, образованного жителя.

— Я предлагаю: поесть что осталось, поспать, одеться, обуться, развернуть орудия на дорогу и ждать, пока не появятся немцы, — ответил дед.

— А дальше? — спросил городской.

— А дальше повоевать напоследок. И все — больше ничего.

— Но это же — верная, бессмысленная смерть.

Все замолчали. Потом дед сказал:

— У меня дома трое детей. И я их уже никогда не увижу. Вот и вся недолга…

Молчали долго, потом городской спросил:

— Но почему, Иван? Я считаю, что наше положение не безнадежно. Надо искать выход. Надо пробиваться к своим.

— Это правильно — надо, — согласился дед, — только как? На восток-то — одно поле… Лес-то здесь и кончается. Я карту у взводного видел. И лес-то, разве это лес — роща, наскрозь проглядывается. Куда бежать-то? Это ж позор. Бессмысленный позор — так бежать, сломя голову. Вокруг немцев, как пчел в улье. У них здесь главный удар. А ты говоришь: пробиваться… Не об этом думать надо.

— А о чем же думать-то, дядя Иван? — спросил первый солдат. — Страшно чего-то, и не думается ни о чем.

— У тебя жена, дети — есть?

— Не-а…

— А девчонка?

— Аа была одна — так. Ничего… Но хорошая девчонка…

— Вот о ней и думай… — дед подбросил в костер хворосту и продолжил: — Плохо, что нет у тебя ни жены, не детей. Рано тебе помирать. Совсем рано…: Вот что, ребяты, я не верю, что вы спасетесь, но если у вас есть надежда — бегите, пробуйте. Пушки оставляйте и налегке, ночами, ползком. Может, и спасетесь.

— Пошли с нами, дядь Вань, — сказал Санька.

— Нет, Санька, не пойду. Я здесь буду.

— Почему, дядь Вань?

— А я ненавижу немцев… — спокойно, словно излагая само собой разумеющийся и понятный всем факт, без всяких эмоций сказал дед. — А так, что бежать от них не хочу. Боюсь, что пока буду бежать, они меня пристрелят, а я ни одного. Это не по-христьянски… Для меня сейчас, после того, что я за последние дни увидел, — проще помереть, но только чтоб не зря, чем бежать. Если я побегу, они, сволочи, и до моей деревни, до моих детей доберутся, как добрались до той деревни, — дед кивнул головой в сторону. — А так, так — ничего. Дитям и жене люди добрые помереть не дадут, на своей земле и люди свои.

Все надолго замолчали. Иван решил, что пора вмешаться. Его задача была уговорить деда и его товарищей не принимать бой, уйти. Он брался их вывести отсюда. Как? Это Иван еще не определил, но он полагал, что с его безграничными возможностями это получится. Он громко, чтобы его услышали, кашлянул и со словами:

— Не стреляйте. Свои, — сделал шаг из-за куста в сторону костра.

Все трое, кто не спал, схватились за винтовки. Увидев, что идет человек в красноармейской форме, успокоились, но винтовок не опустили. Аед спросил:

— Кто такой? Откуда?

— Отбился от части. Иду к своим.

— И куда же ты идешь? Где они, свои-то? — усмехнулся дед и опустил винтовку. — Ладно, видать, что не немец. Садись, гостем будешь.

Иван ожидал, что его будут расспрашивать о том, в какой части он воевал и как оказался один здесь. Но никто его об этом не спросил. Лед молча предложил ему кусок хлеба и налил из закопченного котелка кипятку. Иван отпил глоток. Это был не чай, а какой-то отвар.

— Что это?