— На такую, чтобы можно было что-то изменить в этом мире. У кого есть вопросы ко мне? — спросил Зильберт.
— Зильберт, — наконец прервал молчание совершенно седой мужчина с красными глазами, — тебе не кажется, что ты впервые в жизни поторопился, принимая решение? Уйдут деньги, уйдет и власть, но никаких денег не хватит на то, чтобы переделать человечество. Мы ведь никогда не ставили задачу помогать всем. У тебя есть свой народ, который нуждается в помощи.
Зильберт уставился на говорящего пристальным, тяжелым взглядом.
— Вчера я тоже так думал, а сегодня думаю иначе.
— Я прошу тебя, Зильберт, подумай еще.
Зильберт покачал головой.
— Нет ни смысла, ни времени думать над этим еще. Почему? Потому что может не быть этого завтра. Если нет других вопросов, я оставлю вас. По всем прочим вопросам повестки дня я подпишу любое ваше решение.
Сказав это, Зильберт встал. «То, что я сказал сейчас, — правильно. Нельзя дать победить злу. Надо свергнуть с пьедестала золотого тельца, иначе мы все погибнем: и евреи, и неевреи. А все-таки — как хорошо иметь власть! Нет, не зря я всю жизнь шел к этому». Попрощавшись, Зильберт вышел из зала. Когда он закрыл за собой дверь, у него опять сильно кольнуло сердце, так сильно, что он от боли сжал зубы и закрыл глаза. Когда он их открыл, то обнаружил себя сидящим в своем кабинете. Перед ним в креслах сидели Иван и Сатана.
17
— Вы еще здесь? — удивился Зильберт и, обращаясь к Сатане, добавил: — Ты опоздал, Сатана. Главное решение своей жизни я принял без твоей помощи.
Сатана закинул ногу за ногу, откинулся на спинку кресла и потом, стукнув пальцами по колену, ответил:
— Главное решение своей жизни, уважаемый Зильберт, ты еще не принял, но должен принять.
Зильберт повернул голову и, глядя на Ивана, сказал:
— Я слишком стар, видимо, дни мои сочтены. Уходи, Иван, дай мне дожить их спокойно. Согласен, ты доказал мне, что ты — не простой человек, впрочем, мои коллеги говорили это и раньше. Они говорили мне о том, что сделанное тобой, и тем более то, на что ты замахнулся, никому не под силу, поэтому тебе помогли — либо Дьявол, либо Бог…
— Либо тот и другой, — прервал Зильберта Иван. Но тот продолжал говорить, не обратив на реплику Ивана никакого внимания.
— Сегодня я принял хорошее решение. Я не мнителен, не суеверен, и то, что я решил, вытекает только из моего глубокого убеждения, что власть надо употреблять во благо. — Зильберт откинулся на спинку кресла и закинул ногу за ногу, приняв такую же позу, как и Сатана. — Ну что, Иван, прощай. Иди своей дорогой. Живи как знаешь. Но я более ничего не могу для тебя сделать. — Зильберт встал, давая понять, что разговор закончен. «Нет ничто меня не свернет с избранного пути: ни Сатана, ни совет директоров, ни Иван», — подумал Зильберт и испытал чувство воодушевления — весьма редкое для него чувство.
Иван все это время находился в состоянии как бы легкого опьянения. Опьянения счастьем, то состояние даже можно определить словом — счастье. Так с ним бывало, когда он, измученный сомнениями и тяжелой работой, начинал делать то, что уже, без сомнения, вело его к намеченной цели. Иван взглянул на Сатану. Тот поймал его взгляд, встал и поднял вверх правую руку, ладонью к Зильберту.
— Зильберт, ты не сделал главного дела своей жизни. Оно заключается в том, чтобы передать свою власть Ивану…
В комнате воцарилось долгое молчание. Зильберт смотрел на Сатану, его лицо медленно менялось, превращаясь из живого человеческого лица в посмертную маску. Иван смотрел на Зильберта, а Сатана — на Ивана, лицо которого приняло сосредоточенное выражение, по лбу пролегла глубокая поперечная складка. «Вот оно — началось. Вот как это будет происходить. Теперь все ясно», — подумал Иван.
— Нет… — сказал Зильберт, точнее, он пошевелил губами, а не сказал, — никогда. — Никогда этого не будет.
Сатана медленно покачал головой и сказал:
— Сделай это, и я отпущу твою душу.
— Она тебе никогда не принадлежала и принадлежать не будет. «И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги»[11]
Сатана криво улыбнулся, поднял брови и сказал:
— Это ты сказал. И это всего лишь слова.
— Я тебя не боюсь. Так же, как не боюсь и смерти. — Зильберт оперся на стол, несколько раз вздохнул, словно набираясь воздуха, и добавил: — Теперь не боюсь.
— Значит, ты более не хочешь влиять на события в мире? Я так могу понимать твои слова?
— Понимай как хочешь, только убирайся вон вместе с Иваном.
— Иван, пошли отсюда и займемся делом. Он не хочет — и это совершенно ничего не значит для нас, кроме того, что скоро будет новая хрустальная ночь, длиной в сорок лет.
Зильберт сел, точнее, упал в кресло. В его глазах Иван прочитал боль и ненависть.
— Что это ты имеешь в виду? Поясни…
— То же, что и ты, — ответил Сатана и остановился, взявшись рукой за ручку двери.
— Как? — выдавил из себя Зильберт.
— Ты знаешь, как. Ты ведь все это видел сам.