Антихрист

Если бы мы имели дело с иной натурой и с иной расой, то мы попытались бы представить себе образ Павла в эти последние дни его жизни в виде человека, который дошел до сознания, что потратил свою жизнь на мечту, стал отвергать все священные книги пророков ради одной, которой до тех пор, пожалуй, он и не читал, ради Екклезиаста (прелестная, единственная приятная книга, написанная евреем), и начал проповедовать, что счастлив только тот человек, который, проведя свою жизнь в радости вплоть до преклонных лет вместе с подругой своей молодости, умирает, не потеряв ни одного сына. Характерная черта для великих людей Европы заключается в том, что в известные моменты жизни они начинают отдавать справедливость Эпикуру, причем ими овладевает отвращение к работе, которой они отдавались раньше со всем пылом, и достигнув успеха, они сомневаются, стоило ли стольких жертв дело, которому они служили. Многие осмеливаются даже говорить в разгаре своей деятельности, что истинная мудрость будет достигнута ими в тот день, когда, избавившись от всяких забот, они начнут созерцать природу и наслаждаться ею. По крайней мере, очень немногое избегают таких запоздалых сожалений. Вряд ли найдется такой человек, преданный идее, священник, монахиня, который в пятьдесят лет не оплакивал бы своих обетов, тем не менее оставаясь им верным. Мы не понимаем благородного человека без некоторой доли скептицизма; мы любим, чтобы человек добродетельный иной раз говорил бы: «Добродетель, ты не более, как звук пустой!» Ибо тот, кто чересчур уверен в том, что добродетель будет вознаграждена, не имеет за собой особенной заслуги; добрые дела его представляются в таком случае не более как выгодным помещением капитала. Иисусу не чуждо было это тонкое чувство; не раз ему казалось, что его божественная миссия тяготит его. Наверное, Святой Павел этого не испытывал; он не изведал агонии Гефсиманского сада, и это одна из тех причин, по которым он нам так не любезен. В то время как Иисус обладал высшей степенью того, что мы считаем существенным качеством человека выдающегося, то есть даром иной раз улыбнуться по поводу своего дела, стать выше его, не дать ему овладеть собой без остатка, Павел не был избавлен от недостатка, который представляется нам у сектантов отталкивающим; вера его была тяжеловесна. Нам хотелось бы, чтобы он, так же как и все мы, порой садился усталый на краю дороги и был бы способен заметить тщету решительных мнений. Марк Аврелий, один из самых славных представителей нашей расы, не уступает никому в добродетели, а между тем он не ведал фанатизма. На Востоке этого никогда не было видано; одна наша раса способна осуществлять добродетель без веры, соединять сомнение с надеждой. Но сильные еврейские натуры, отдававшиеся страшному увлечению своего темперамента, чуждые изящным порокам греческой и римской цивилизаций, были словно могущественные пружины, которые никогда не ослабевают. Без сомнения, до самого своего конца Павел видел перед собой нетленный венец, который был ему предназначен, и, подобно скакуну на ристалище, удваивал свои усилия по мере того, как приближался к цели. Сверх того, у него бывали моменты утешения. Онисифор Ефесский, прибыв в Рим, отыскал его и, не стыдясь его цепей, служил ему и дал прохладу его сердцу. Напротив, Димас получил отвращение к абсолютным доктринам апостола и покинул его. По-видимому, Павел всегда относился к нему с некоторой холодностью.

Предстал ли Павел перед Нероном или, вернее, перед судом, к которому он апеллировал? Это можно утверждать почти наверное. Некоторые данные, правда, сомнительной ценности, говорят нам о «первой защите», при которой ему никто не помогал и из которой, благодаря благодати, поддерживающей его, он вышел с успехом, так что он даже сравнивал себя с человеком, спасшимся из челюстей льва. Весьма вероятно, что процесс его кончился по истечении двухлетнего заточения его в Риме (в начале 63 года) его оправданием. Мы не видим, какой интерес был у римской власти осудить его по поводу сектантского спора, который мало ее касался. Сверх того, существовали солидные указания, доказывавшие, что перед своей смертью Павел совершил еще целый ряд апостольских путешествий и проповедовал, но не в Греции и Азии, в которых он уже благовествовал раньше.