Антиквар

Частным лицом, как ты понимаешь, оказалась я, большая часть перешла каким-то детским фондам, клиникам для престарелых, инвалидов — откровенно говоря, я не слишком этим интересовалась.

— Послушай, но почему он выбрал тебя? Мне показалось, расстались вы не слишком дружелюбно.

— Правильно показалось. Леня поначалу был ошарашен, потом возмущен и потрясен. Прежде всего его беспокоила собственная репутация, которая определенным образом страдала. Однако никаких мерзостей из числа тех, что легко мог наделать — не совершил. Даже наказывать меня примерно не стал. Хотя, наверное, смог бы, если б очень постарался.

— Побоялся новой французской родни?

— Отнюдь. По части всевозможных пакостей Леня большой мастак. Причина заключалась в другом. Во время бракоразводного процесса — а он был обставлен вполне по-европейски, с адвокатами, демонстрацией грязного белья, перемыванием всех костей — юристы Анри раскопали восхитительную историю. Оказывается, мой благоверный лет десять был параллельно женат на даме, несколько моложе меня и, должна признать, весьма приятной наружности. Такая, знаешь, классическая блондинка с ногами от ушей. Прочие достоинства, как я понимаю, были значительно скромнее, потому что бизнес, который пытался организовать для нее Лемех, постоянно проваливался. Зато она благополучно родила ему дочь. И, наплевав в конце концов на бизнес, он поселил их где-то в Европе. Решил при этом — странное все же создание мой бывший муж! — слепить из нее светскую львицу. А вернее — полусветскую, то бишь даму полусвета. Потому что стал щедро финансировать PR-проекты, типа фотосессии собственной жены и матери своего ребенка для журнала «Playboy».

Ракурсы притом выбирались не то чтобы с намеком на эротику — совершенно откровенные, во всей, что называется, красе.

— Но зачем?

— Не знаю, говорю же — странное создание, мой бывший муж. Мне, а вернее, юристам де Монфереев эта история, однако, пришлась как нельзя кстати. К тому же девочка — ей тогда было уже лет семь или восемь — даже не догадывалась, что у папы имеется в наличии вторая, официальная жена.

— Две официальные жены — как такое возможно?

— Очень просто. С одной заключаешь брак где-нибудь а Европе или в России, на другой женишься в Калифорнии — там это просто, никакой бюрократии.

— Лихо! Надо будет иметь в виду. Однако я так и не получил ответа на свой вопрос: отчего он был так щедр по отношению к тебе? Тем более при наличии второй жены и ребенка…

— Вот, Теперь, можно сказать, мы возвращаемся к самому началу, а вернее — к вопросу твоего спасения.

— Не понял.

— Сейчас поймешь. Это произошло совсем недавно. Все было уже позади — развод с Монфереем, возвращение в Москву, неожиданный дар Лемеха. И снова телефонный звонок. Сам понимаешь, кто был на другом конце провода. Нет, на этот раз он ничего не хотел, не просил встречи и не задавал вопросов. Вернее — всего один: "У вас все в порядке, Елизавета Аркадьевна?

Устроились нормально?" Я, признаться, оторопела и первую мысль, пришедшую в голову, выпалила не задумываясь: «Послушайте, это вы, что ли, надавили на Лемеха? В таком случае я завтра же съезжаю из дома и отказываюсь от денег». Он усмехнулся: «Это почему же?» — «Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а становиться вашей подопытной или дрессированной — не знаю уж, что вы там затеяли? — мышью не намерена». — «Напрасно вы так, Елизавета Аркадьевна, относительно вас никаких планов мы не вынашиваем. Отца вашего, правда, помним и чтим. Что же касается Лемеха, он принимал решение совершенно самостоятельно — можете поинтересоваться. Ну-с, не буду более занимать ваше время. К тому же разговор у нас складывается как-то не очень симпатично. Прощайте. И не беспокойтесь — больше наше ведомство вас тревожить не намерено. Если есть желание — могу оставить координаты. На всякий случай». Чтобы как-то смягчить неловкость, я записала его телефон. И знаешь, почему-то сохранила.

— Вот оно что! Ты, стало быть, намереваешься теперь обратиться к этому благородному чекисту за помощью?

— Для начала — за советом.

— Можешь не утруждаться, я заранее знаю, что он скажет.

— И что же?

— Вам — то есть мне — следует немедленно явиться в МУР, а уж там, если вы действительно невиновны, разберутся.

— А если ничего подобного он не скажет?

— Тогда самолично наденет на меня наручники и передаст благодарным коллегам.

— Нет. Первое — возможно. Хотя, мне кажется, маловероятно. Второе — невозможно по определению.

— Откуда ты знаешь? Вы же виделись всего однажды. И дважды говорили по телефону.

— Знаю. Но скажи: разве у нас есть выбор? Без помощи или хотя бы консультации профессионала мы не справимся. Неужели ты не понимаешь?

Он понимал.

К тому же вдруг тяжело навалился сон, глубокий, беспросветный, почти беспамятство.

— Я понимаю.

Он хотел сказать еще что-то, поспорить, доказать свою правоту.

Но не смог.

Москва, 4 ноября 2002 г., понедельник, 12.43