Антиквар

— Если отдадут мне, можешь не сомневаться — продолжу.

— Да я, пожалуй, не сомневаюсь. И насчет ветеранов ваших уже запросил.

— Тогда ты молодец.

— Тогда скажите, что мы здесь ищем? Или на самом деле за нами грязь подчищаете?

— Да нет за вами никакой грязи. Уверен, чисто сработали. На тот момент. Однако теперь, в свете, так сказать, открывшихся обстоятельств… — Значит, прошлое ворошить станем…

— Вот именно. Письма, записки, фотографии, семейные альбомы и прочее. Меня, Вадик, очень интересует студенческая компания Галины Сергеевны.

— Думаете, сообщник тоже из них?

— Предполагаю.

— И ее, по-вашему, именно он…

— Очень может быть.

— Кстати, хорошо бы начало дневника поискать, то, что у нас — вроде как окончание. Она так и пишет, помните: «Ну вот, начинаю очередную тетрадь…» Так что должны быть другие.

— Не факт. Потому как тот, что у нас, по предположению некоторых умудренных опытом товарищей, — чистой воды липа. Ты, кстати, озадачь экспертов насчет времени написания. Есть мнение, как говаривали прежде, что писано все на одном дыхании, исключительно для антуража.

— Это еще зачем?

— Пока не знаю. Возможно, чтобы представить нам — то есть вам — Непомнящего во всей красе.

— Вот оно как… Юрий Леонидович, а где сейчас Непомнящий?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Ну, есть же у вас какое-то мнение по этому поводу.

— Чтобы иметь мнение по поводу, нужно этот повод обдумать хотя бы вскользь — а я о вашем Непомнящем, откровенно говоря, почти забыл.

— А сейчас вспомнили?

— Сейчас вспомнил. Потому что ты спросил, для чего мог понадобиться липовый дневник.

— Ясно. Еще вопрос разрешите?

— Валяй.

— Зачем вы просили подробный отчет судмедэкспертов? Ясно же, ее отравили, и она при том не сопротивлялась, Возможно, даже с удовольствием махнула рюмашку. Надеюсь, не на предмет половых контактов?

— Правильно надеешься. Значит, я еще не похож на дебила. Хотя знаешь… мы-то ее все старушкой кличем, а ей, между прочим, всего пятьдесят восемь годков было. К тому же если взять за гипотезу версию студенческой компании… Первая любовь и все такое…

— Вы это серьезно?

— Нет, разумеется. Она болела, Вадик, тяжело болела. Какой уж тут интим? Даже если и вправду — любовь.

В заключении медиков меня интересовала одна-единственная малосущественная деталь. Легкая травма: царапина, порез, гематома — на запястье левой руки. Ее не было. А должна была быть.

— Разбитые часы?

— Разбитые часы. Ты, кстати, их видел?

— Самолично с руки снимал.

— И внимательно осмотрел?

— А что там было осматривать? Стекло разбито, часы стоят, стрелки указывают 10.07.

— Это я помню. Но еще я помню, что золотые часики фирмы «Заря», выпущенные при царе Горохе, вещица хотя и миниатюрная, но довольно тяжелая. К тому же стеклышко в них не обычное, а хрустальное, очень толстое и прочное. Ты не тушуйся, Вадик, я это знаю наверняка не потому, что такой многоопытный. Просто у моей мамы такие же. Так вот, товарищ Барин, чтобы это стеклышко разбить, надо о-очень сильно рукой ударить.

Или — удариться. А кожа у Галины Сергеевны от возраста и большого количества медикаментов сухая и тонкая, как пергамент, — на ней от такого удара непременно должны были появиться повреждения, пусть и незначительные. Хотя бы гематома. Но ничего не появилось.

— Значит, и часы разбили специально, и дневник липовый завели — все с одной только целью: вывести нас на Непомнящего.

— Очень похоже. А прежде — ты этого ни в коем случае не упускай из виду! — его родителей зарезали и картину похитили. Такая вот получается связь времен.

— Так какого же лешего он в бега кинулся? И — простите на минуточку! — господина Морозова кто зарубил? Хотя… Морозов, а вернее, его люди магазин Непомнящего разгромили. Так? Так! Вот господин антиквар и решил, что убийство на него тоже Морозов вешает.

Логично. В такой ситуации и побежишь, и топором по башке огреешь… Хороший адвокат, между прочим, как дважды два докажет, что действовал господин Непомнящий в состоянии аффекта. И — черт его знает?! — может, оно на самом деле так и было. А, Юрий Леонидович?

— Слушай, брат! Ты мне вопросы задаешь, будто дело уже на меня повесили, а тебя руководить приставили.

— Извините, товарищ подполковник.

— Извиняю. Давай-ка лучше начнем ворошить прошлое этой несчастной семьи. Заключенное, разумеется, в материальных носителях.

— Вас понял. Приступаю к исполнению.

Огромная чужая квартира, затаившись, ждала их вторжения.

Старая — заставленная громоздкой мебелью, частично укрытой полотняными чехлами, пожелтевшими от времени.

Сумрачная — тяжелые, плотные шторы на всех окнах были задернуты.

Вымершая — словно пустовала не три коротких дня, а целую вечность.

Неприветливая и неуютная.

Похоже, она не хотела, а быть может, не могла подпустить посторонних к своим опасным, пугающим тайнам.

Москва, 6 ноября 2002 г., среда, 16.10

Вчерашние планы нынче исполнены не были.