Антиквар

— А почему именно я должен быть в курсе? — моментально отозвался Смолин голосом самым что ни на есть удивлённым, глядя до омерзения открыто и честно. — Ваш дедушка, Дашенька, был стариком скрытным и подозрительным, это всем известно и вам наверняка тоже. О его коллекции самые фантазийные слухи ходили, а вот в натуре её никто и не видывал. Как и я…

— Вы уверены?

— Ну разумеется, Даша…

— А мне вот кажется, что это именно вы её забрали…

— Креститься надо, ежели кажется, так старики бают…

— Я серьёзно, Василий Яковлевич. Есть сильные подозрения, что именно вы её забрали. Вы были последним, кто дедушку видел живым…

— Ну и что? — Смолин улыбнулся насколько мог беззаботнее. — Неужели у вас в голове — старые классические романы? Роковые тайны, выданные на смертном одре, прерывающийся шёпот умирающего: «Два шага на восток от мельницы, потом ещё десять — в сторону раскидистого дуба, там и нужно копать, когда тень в полдень упрётся в сортир…» Глупости какие.

— Может быть, — сказала она, глядя серьёзно и цепко. — А может, и нет. Коллекция у вас.

Смолину надоело играть в дипломатию.

— Ну а если бы даже? — спросил он без улыбки. — Нет, я ничего не утверждаю, я просто абстрактно теоретизирую: возможно, не исключено, вероятно… И что в этом случае? Что следует делать на данном историческом этапе?

— Поделиться, — сказала Даша твёрдо. — Я девочка неглупая и жизнь чуточку знаю, всё вы не отдадите просто так. Но хотя бы половину.

— А на меньшее, значит, не согласна?

— Никоим образом. Половину.

— А мотивы и основания?

— Это мой дедушка. Родной.

— Тысячу извинений, прелестная моя, но это никакой не мотив и никакое не основание, — сказал Смолин. — Ну, ваш, ну, родной, роднее не бывает… И что? Родственные связи, знаете ли, ещё не означают автоматически права наследования.

— Означают.

— Ну, предположим… В некоторых, чётко прописанных законом случаях. В некоторых. Собственно говоря, Даша, вы и заикаться не можете о том, что вам что-то принадлежит из дедушкиного имущества, если нет прямого завещания, пока живы ваши родители. Вот они, согласен, могли бы кое на что претендовать… они, но не вы. Они что, вас уполномочили со мной вести этот разговор?

— Нет, конечно.

— Вот видите. У меня есть дурацкая привычка, Даша. Стараюсь соблюдать законы скрупулёзнейше. От и до. Если нет чётко оговоренных условий завещания, та же квартира автоматически переходит вашим родителям. Но мы-то не о квартире, верно? Мы о неких коллекциях… которых, собственно говоря, никто никогда не видел. Или вы видели?

Она промолчала. Неотрывно смотрела на Смолина уже без тени кокетства. Потом сказала:

— И всё равно, если по справедливости, нужно поделиться…

— А если всё мне оставлено? — спросил Смолин тихо. — Вот, предположим, именно так дело и обстоит. Поверьте моему честному слову. Любой может оставить нажитое кому угодно: чёрту в ступе, Джорджу Бушу, программе «Комеди клаб», Обществу защиты животных… а также любому индивидууму независимо от гражданства. И что?

— Вы и так не бедствуете. А у меня — шаром покати.

— Милая, ну это уж тем более не мотив, — сказал Смолин серьёзнейшим тоном. — У вас ничего, а у меня до хрена, так что извольте поделиться… Шаткая идеологическая основа. В советские времена и то смотрелась бы несерьёзно, а уж теперь, в эпоху рынка и индивидуализма… Вы, простите меня, никак не убогий дошколёнок, которому позарез нужны деньги на операцию в Женеве, без которой он через месяц умрёт… Здоровы, красивы, учитесь в хорошем заведении, руки-ноги на месте, ума палата… Извольте уж добиваться своего сами. Я не филантроп, честно…

Она гибко выпрямилась и, подойдя танцующей походкой, уселась на широкий подлокотник смолинского кресла. Халатик распахнулся вовсе уж откровенно.

— Василий Яковлевич, — сказала Даша, глядя ему в глаза с лёгкой, циничной ухмылочкой. — Мы что, никак не можем договориться? Я — девочка без комплексов, а вы — нормальный мужик, у вас давненько уж стоит, чего там… Попробуем найти консенсус? На долгий срок… Если хотите.

— Дашенька, вы прелесть, — сказал Смолин искренне. — И у меня действительно стоит со страшной силой, чего там… Но вот проклятые годы, знаете ли… Того, что вы мне предлагаете, я уже повидал достаточно, чтобы платить такую цену… Циник я, деловой человек… Простите великодушно, не получится…

«А если она наш разговор пишет! — мелькнуло у него в голове. — Ну и хрен с ней, я не сказал ничего определённого, всё общими фразами, обтекаемо, теоретически, абстрактно…»

— Я ведь из тех уродов, — сказал он, — для которых на первом месте — дело, а уж потом всё остальное. Четверть века назад… да, четверть века назад вы бы меня, пожалуй, сломали… но не сейчас.

Девушка какое-то время пытливо смотрела ему в глаза — без малейших эмоций на очаровательном личике. Потом встала, запахнула халатик, отошла и остановилась словно бы в задумчивости. Села, одним рывком — как алкаши водку — влила в рот содержимое кофейной чашки. Подняла глаза:

— Но ведь обернуться может по-всякому…

— То есть? — спросил Смолин, ощутив лёгкую скуку.

— Милиция может заинтересоваться…