Антиквар. Бестужев. Бешеная. Мамонты. Сибирская жуть. На то и волки

– Может, мы все-таки поговорим? – мягко спросил Данил. – Я вас не собираюсь обижать, честное слово, иначе давно выскочил бы у меня из-за спины какой-нибудь балбес, перекусил бы в два счета вашу цепочку ножницами для металла… Вы – Марина Бурлаченко?

– Я.

– Впустите?

– О чем нам говорить?

– Давайте попробуем, может, и найдем точки соприкосновения. Чего не бывает на свете… А захотите выгнать, выгоняйте, я тут же и пойду себе… Нет, позвоните Мазуркевичу, в самом-то деле?

К его удивлению, Марина сняла цепочку и чуть отступила. Данил прошел в комнату, быстро огляделся. Книг изрядно, телевизор работает («Шарп»? Неплохо для бюджетницы), а в остальном – стандартное обиталище не избалованной деньгами, особенно в последние годы, гуманитарной интеллигентки. Большой коричневый чемодан у стола, крышка закрыта, но замки не защелкнуты. Никаких признаков обитания в квартире мужчины либо детей.

– Уезжаете? – спросил он непринужденно. Увидел пепельницу с кучей окурков и вытащил сигареты, глянул вопросительно.

– Да курите…

Данил щелкнул зажигалкой, глядя на собеседницу поверх пламени. Положительно, красивая баба, особенно в тугих джинсах и синей летней маечке, под которой ничего больше не наблюдается. Левая рука забинтована, бинт охвачен сетчатой повязкой.

– Уезжаете? – повторил он, кивнув на чемодан.

– Только не знаю куда… – Она повертела баллончик, словно удивляясь, как эта штука оказалась у нее в руках, отставила и потянулась к сигаретам. – И выходить страшно…

– Что они от вас хотели?

– А вы?

– Давайте сначала определимся, ладно? – сказал Данил. – Я о вас знаю только, что вы подруга Юлии. И работаете в музее. Все. А вот вы обо мне, как выразились, «наслышаны» – и, что меня определенно радует, слышали не одно плохое, иначе дверь ни за что не открыли бы… Знаете, откуда я?

– Да.

– Ну так вот, у нас случилась чрезвычайно склочная история, как-то незаметно обросшая трупами и загадками прямо-таки в геометрической прогрессии. И обернулось так, что мы, признаться, сторона пассивная, нам эту историю навязали, а потому я обязан из кожи вон вывернуться. И привела дорожка к живущей ныне в Москве Юлии Озеровской, оказавшейся вашей подружкой еще со студенчества… Вот я и пришел. Пугать я вас ничем не собираюсь, а вот помочь, право же, могу, – он говорил как мог мягче и убедительнее, боясь, что она сорвется в истерику. – Поговорим?

– Боже ж мой, во что они меня втравили… – это было произнесено на всхлипе, но видимых слез, к счастью, не последовало.

– Кто? Юлия?

– И она тоже… Слушайте, а вы можете меня куда-нибудь увезти?

– В два счета, – сказал Данил.

– Нет у меня надежды на милицию… Хоть и обещали…

– Да, это ж не Америка с ее программой защиты свидетелей, – сказал Данил. – Вы, значит, меня совершенно не боитесь… Ну просто прекрасно. У меня там машины, а в машинах орлы, так что кончились все ваши неприятности, я вам гарантирую. Вот только, уж простите, вынужден сказать чрезвычайно пошлую фразу, затрепанную дешевыми романами – мне бы в обмен полную откровенность…

– Вы виделись с Юлией?

Данил прикинул и рискнул:

– Нет. Никто с ней не виделся. Исчезла Юлия…

И увидел по ее лицу, что попал в точку, – полная готовность кинуться под его спасительные крыла…

– Давайте с начала, а? – сказал он. – Галопом пробежимся по основным вехам… Или нет, иногда полезно с конца… Значит, к вам кто-то вломился?

– Да.

– Как они выглядели? Сколько их было?

– Четверо. Все в комбинезонах, в черных капюшонах, знаете, как в кино… И у каждого на рукаве ваша эмблема, конь с солнцем, повыше написано по-русски «Интеркрайт», пониже, по-английски «Секьюрити».

– Наша нашивочка, – сказал Данил. – Но только это не мы…

– Я знаю. Сразу догадалась.

– Почему?

Она отошла к столу, выдвинула ящик и подала ему большую черно-белую фотографию. Пикничок, должно быть, – на заднем плане притухший костер, на чем-то белом – бутылки, тарелки, в кадр попало переднее колесо машины, похоже, «Волги». Четверо: она сама, не в пример красивее и веселее, незнакомый мордатый мужик с нагловатой будкой жуира и нахала, обремененного дипломом, с аккуратной бородой под Высоцкого… и Вадька Ивлев – в самом прекрасном расположении духа.

Данил вопросительно поднял брови.

– Они спрашивали, кто это, – Марина указала на Вадима. – Очень добивались. Я сказала, пришлось… Они будто смутились чуточку: такое было впечатление, хоть под капюшонами ничего не поймешь. Но ведь в а ш и его знали бы?

– Непременно, – сказал Данил. – Мои орлы просто обязаны держать в памяти некую пачку фотографий – ну, знаете, мало ли что случится, вдруг увидят на улице, что к нашему хулиганье пристало… Бывали прецеденты.

– Да, Вадим что-то такое говорил… Он о вас очень хорошо отзывался, – Марина попробовала улыбнуться. – С детским восторгом. Вы этакий… теперь я понимаю. Мужик. А Вадик так пацаном и остался… Расписывал, как у вас поставлено дело, и одно я себе уяснила: что у вас есть, как выражаются, стиль. А это были чересчур уж уголовные…

– Это они вас? – Данил кивнул на повязку.