Антикварий

— Вашей светлости лучше не читать этого сейчас, — сказал мистер Олдбок. — Вы так взволнованы и вам предстоит еще столько дела, что вы должны щадить свои силы. Наследство вашего брата теперь, я полагаю, перешло к вам, и вы, расспросив его слуг и арендаторов, без большого труда выясните, где ваш сын, если он, к счастью, еще жив.

— Я мало на это надеюсь, — с глубоким вздохом сказал граф. — Почему брат ничего не сказал мне?

— Что вы, милорд! Зачем бы он стал сообщать вашей светлости о существовании ребенка, которого вы считали плодом…

— Совершенно верно! Это очевидная и милосердная причина его молчания. В самом деле, если что-либо могло еще усилить ужас кошмарных фантазий, отравлявших все мои дни, так это только сообщение, что дитя греха существует.

— В таком случае, — продолжал антикварий, — хотя было бы опрометчиво заключать, что ваш сын жив, только потому, что более двадцати лет назад он не был убит сразу же после рождения, я думаю, вам следует немедленно начать розыски.

— Это будет сделано, — ответил лорд Гленаллен, жадно хватаясь за надежду, впервые блеснувшую ему за много лет. — Я напишу преданному управляющему моего отца, оставшемуся в той же должности при моем брате Невиле. Однако, мистер Олдбок, я не наследник брата.

— Вот как! Очень жаль, милорд, потому что это прекрасное имение, и одни только руины старого замка Невилбург, самый замечательный памятник англо-нормандской архитектуры в этой части страны, представляют собой драгоценное владение. Мне казалось, что у вашего отца не было других сыновей и близких родственников.

— Не было, мистер Олдбок, — ответил лорд Гленаллен. — Но брат усвоил себе такие политические взгляды и принял такую религию, какие никогда не были свойственны нашему дому. Мы уже давно разошлись характерами, да и моя несчастная мать не всегда считала моего брата достаточно внимательным к ней. Короче говоря, произошла семейная ссора, и брат, который мог свободно распоряжаться своей собственностью, воспользовался предоставленным ему правом и назначил наследником постороннего человека. Мне всегда представлялось, что это дело не имеет ни малейшего значения, ибо мирские блага не утоляют сердечной тоски, а я имел их больше чем достаточно, но теперь мне придется пожалеть о решении брата, если оно затруднит наши розыски, а мне это кажется возможным. Ведь если выяснится, что у меня есть родной и законный сын, а брат умер, не оставив потомства, имущество моего отца должно перейти к моему сыну. Поэтому маловероятно, чтобы назначенный братом наследник, кто бы он ни был, оказал нам содействие в расследовании, которое может обернуться так невыгодно для него.

— И весьма вероятно, что тот управляющий, о котором упоминала ваша светлость, сейчас служит у него, — добавил антикварий.

— Вполне возможно. А так как он протестант, насколько безопасно было бы доверить ему…

— Я надеюсь, милорд, — строго произнес Олдбок, — что протестант так же может быть достойным доверия, как и католик. Сам я вдвойне связан с протестантской верой, милорд. Мой предок Альдобранд Олденбок напечатал знаменитое «Аугсбургское исповедание», и я могу показать вам первое его издание, оно у меня есть.

— То, что вы сказали, мистер Олдбок, не внушает мне ни малейшего сомнения, — ответил граф, — и я говорю не из фанатизма или нетерпимости. Но протестант-управляющий, вероятно, захочет содействовать протестанту, а не католику, если, конечно, мой сын воспитан в вере отцов и если… если он в самом деле жив.

— Мы должны все как следует выяснить, не выдавая себя, — сказал Олдбок. — У меня есть в Йорке друг-литератор, с которым я давно переписываюсь по вопросу о саксонском роге, хранящемся в тамошнем соборе. Мы обмениваемся письмами уже шесть лет и пока могли прочесть лишь первую строку надписи. Я немедленно напишу этому джентльмену, доктору Драйездасту, и особенно попрошу его выяснить личность наследника вашего брата, а также — того, кто ведает его делами, и все прочее, что может способствовать вашей светлости в розысках. Тем временем ваша светлость соберет доказательства брака, которые, я надеюсь, еще можно восстановить.

— Без сомнения, — ответил граф. — Свидетели, в свое время укрытые нами от вашего расследования, еще живы. Мой воспитатель, освятивший брак, получал от нас средства к жизни во Франции и недавно возвратился на родину как эмигрант, жертва своей преданности закону и религии.