Антикварий

— Я ценю вашу доброту, — ответил молодой человек, — но свежая рана всегда причиняет острую боль, и в моей нынешней беде для меня слабое утешение — простите, если я так говорю — знать, что жизнь не сулит мне ничего, кроме длинного ряда несчастий. И позвольте мне добавить, мистер Олдбок, что у вас меньше причин, чем у очень многих, так мрачно смотреть на жизнь. У вас прочное, обеспеченное состояние, вы пользуетесь общим уважением, можете, по вашему собственному выражению, vacare musis note 108, предаваться каким хотите исследованиям, можете бывать в обществе, а дома наслаждаться нежным и заботливым вниманием ваших близких.

— Это верно! Женщины… да, женщин я приучил к скромности и послушанию. Они не мешают мне во время моих утренних занятий, они скользят по полу бесшумно, как кошки, когда после обеда или чая мне случается задремать в кресле. Все это превосходно, но мне нужно обмениваться с кем-нибудь мыслями, разговаривать.

— Почему же вам не принять в лоно семьи вашего племянника, капитана Мак-Интайра? Говорят, это приятный и очень неглупый молодой человек.

— Кого? — воскликнул Монкбарнс. — Моего племянника Гектора? Этого Хотспера нашего Севера? Дорогой мой, да я скорее пригласил бы пылающую головню в мой овин. Это Альмансор, это Шамон. Его шотландская родословная длиннее его палаша, а тот — длиной с Хай-стрит в Фейрпорте, и в последний свой приезд он обнажил его против военного врача. Я ожидаю его в скором времени, но буду держать на почтительном расстоянии, смею вас заверить. Ему стать моим домочадцем? Столы и стулья — и те задрожали бы от его выкриков. Нет, нет, не надо мне Гектора Мак-Интайра! Но послушайте, Ловел, вы — человек спокойного и мягкого нрава, почему бы вам не разбить свой шатер в Монкбарнсе на месяц-другой, раз вы, по-видимому, не собираетесь немедленно уезжать? Я велю пробить для вас дверь в сад — это будет стоить пустяки, и там как раз хватит места, чтобы повесить старую дверь, которая лежит среди всякого хлама. Через упомянутую дверь вы сможете входить в Зеленую комнату и выходить, когда вам заблагорассудится, не мешая мне, старику, и я тоже вам не помешаю. Что касается еды, то миссис Хедоуэй говорит, что вы непривередливы, и я надеюсь, что вы не будете в обиде на мои простой стол. А насчет стирки…

— Остановитесь, дорогой мистер Олдбок, — прервал его Ловел, не в силах скрыть улыбку, — и прежде чем ваше гостеприимство обеспечит все мои нужды, позвольте мне самым искренним образом поблагодарить вас за такое любезное предложение, хотя в настоящее время не в моей власти принять его. Но весьма возможно, что прежде чем я распрощаюсь с Шотландией, я найду случай погостить у вас более или менее продолжительное время.

У мистера Олдбока вытянулось лицо.

— Жаль! Мне казалось, что я придумал нечто вполне подходящее для нас обоих. Кто знает, что ждет нас впереди и нужно ли нам будет расставаться вообще? Я ведь полный хозяин своих акров, мой друг вот преимущество происхождения от человека, у которого разума было больше, чем спеси. Никто не может заставить меня распорядиться моим добром, землями и прочим иначе, чем мне будет угодно. За мной не тянется вереница наследников с документами в руках, пустыми и незначительными, как бумажки, которые ребята привязывают к хвосту воздушного змея, и никто не может мешать моим склонностям и вкусам. Впрочем, я вижу, что в настоящее время вас ничем не соблазнить. Но «Каледониада», надеюсь, будет двигаться вперед?

— О, конечно! — заверил его Ловел. — Я не могу отказаться от такого многообещающего плана.

— Да, это замечательный план, — сказал антикварий, проникновенно устремляя взор ввысь, ибо, обладая достаточно острым умом, чтобы правильно оценивать всевозможные чужие планы, он часто бывал преувеличенно высокого мнения о тех, которые возникали в его собственной голове, — да, это действительно прекрасное дело, и если завершить его с таким же воодушевлением, с каким оно замышлялось, оно может снять обвинение в легкомыслии с литературы современного поколения.

Здесь его прервал стук в дверь, после чего мистеру Ловелу было передано письмо. Миссис Хедоуэй сообщила при этом, что слуга ждет ответа.

— Это касается и вас, мистер Олдбок, — сказал Ловел, проглядев записку, и передал ее антикварию.