Антикварий

На Понеле алел костер,
На Скиддо — три костра;
И рог тревожил топь и бор
С заката до утра.

Джеймс Хогг[546]

Страж, стоявший на холме и смотревший в сторону Бирнама, вероятно, подумал, что грезит, когда увидел, как роковой лес двинулся в поход на Дунсинан[547]. Так и старый Кексон, сидя у себя в будке и размышляя о близкой свадьбе дочери и о чести породниться с лейтенантом Тэфрилом да изредка поглядывая на следующий сигнальный пост, был немало удивлен, заметив в этом направлении свет. Он протер глаза, глянул еще раз, потом проверил свое наблюдение по поперечине, направленной на нужную точку. Свет становился все ярче, как комета перед взором астронома, «терзая смутным ужасом народы».

— Господи, смилуйся над нами! — сказал Кексон. — Что же теперь делать? Впрочем, об этом пусть думают головы поумнее моей, а я пока что зажгу маяк!

И он тут же зажег маяк, который отбросил в небо длинный, колышущийся сноп света; этот свет вспугнул с гнезд морских птиц и заиграл глубоко внизу на поалевших морских волнах. Другие сторожа, столь же старательные, как Кексон, в свою очередь заметили и повторили сигнал. Огни засверкали на мысах, скалах, отдаленных от берега холмах, и вскоре по сигналу о вторжении поднялась вся округа.

Наш антикварий, пригревшийся под двумя двойными ночными колпаками, нежился в постели, как вдруг его покой был прерван воплями сестры, племянницы и двух служанок.

— Это что еще? — произнес он, приподнимаясь. — Женщины в моей комнате? Среди ночи! С ума вы сошли, что ли?

— Дядя, маяк! — воскликнула мисс Мак-Интайр.

— Французы идут убивать нас! — завизжала мисс Гризельда.

— Маяк, маяк!.. Французы, французы!.. Убьют, убьют!.. — наперебой кричали служанки, как хористки в опере.

— Французы? — повторил Олдбок, торопливо приподымаясь. — Ступайте вон из комнаты, женщины, чтобы я мог одеться. И принесите — эй, слышите? — мой меч!

— Который, Монкбарнс? — крикнула ему сестра, одной рукой протягивая бронзовый римский меч, а другой — «Андреа Феррара» без рукояти[548].

— Самый длинный, самый длинный! — кричала Дженни Ринтерут, волоча двуручный меч двенадцатого столетия.

— Женщины, — обратился к ним Олдбок в большом волнении, — успокойтесь и не поддавайтесь напрасному страху! Уверены ли вы, что они пришли?

— Уверены, уверены! — воскликнула Дженни. — Больше чем уверены! Все морские ополченцы, и сухопутные ополченцы, и добровольцы, и йомены готовятся и спешат, как могут, пешком и верхом, в Фейрпорт. Даже старый Маклбеккит пошел с остальными (много от него будет толку!). Господи, скольких из тех, кто хорошо послужил королю и родине, недосчитаются завтра!

— Дайте мне, — сказал Олдбок, — ту шпагу, которую мой отец носил в сорок пятом году. У нее нет перевязи, но мы как-нибудь обойдемся.

Сказав это, он продел шпагу под клапан кармана панталон. В этот миг вошел Гектор, который поднимался на ближайший холм, чтобы выяснить, насколько справедлива эта тревога.

— Где твое оружие, племянник? — встретил его Олдбок. — Где твоя двустволка, с которой ты не расставался, когда она была нужна лишь для того, чтобы тешить твое тщеславие?

— Что вы, сэр! — ответил Гектор. — Кто ж берет с собой в поход охотничье ружье? Я, как видите, в форме и надеюсь принести больше пользы, если мне дадут под команду отряд, чем если у меня будет десять двустволок. А вам, сэр, надо отправиться в Фейрпорт и, во избежание сумятицы, дать указания, где расквартировать людей и лошадей.

— Ты прав, Гектор! Кажется, мне лучше поработать головой, чем руками. А вот и сэр Артур Уордор; впрочем, между нами говоря, он мало поможет и головой и руками.

Сэр Артур, вероятно, был иного мнения. Одетый в свой старый лейтенантский мундир, он тоже направлялся в Фейрпорт и хотел захватить с собой мистера Олдбока, так как после недавних событий особенно укрепился в своем первоначальном мнении о его мудрости. И, несмотря на все мольбы женщин, чтобы антикварий остался в качестве гарнизона Монкбарнса, мистер Олдбок и его племянник сразу же приняли предложение сэра Артура.

Только тот, кому случалось вблизи наблюдать подобные сцены, может представить себе царившую в Фейрпорте суматоху. В окнах сверкали сотни огней. Они внезапно появлялись и исчезали, свидетельствуя о суете внутри домов. Жены и дочери горожан с громкими причитаниями сбегались на рыночную площадь. Иомены из окрестных долин носились верхом по улицам, то в одиночку, то группами по пять-шесть человек. Барабаны и флейты добровольцев, призывавшие к оружию, сливались с командой офицеров, звуком горнов и набатов. Корабли в гавани были освещены, и шлюпки, спущенные с вооруженных судов, увеличивали сумятицу, высаживая людей и пушки для усиления местной обороны. Этой частью приготовлений весьма деятельно руководил Тэфрил. Два или три небольших корабля уже отдали концы и вышли в море на поиски ожидаемого неприятеля.