И ныне проблема текстологии этого автора, по сравнению с остальными русскими писателями, оказывается наиболее отягощенной фальсификатами. Беда отчасти и в том, что литературоведы, которые сделали именно фальсификаты базой для своих научных построений, вынуждены порой отстаивать их подлинность, а если уж не получается однозначно это утверждать, то призывают к «научной дискуссии» и тому подобному.
Наблюдение за антикварным рынком и очевидная реакция на эти «автографы» дали нам почву для довольно откровенных бесед с Р. Д. Тименчиком, профессором Иерусалимского университета и крупнейшим в мире специалистом по наследию А. А. Ахматовой, с которым мы имеем честь быть знакомы. Обсуждение данной темы именно в том ключе, который нас интересует, позволило прийти к некоторым предварительным выводам. Впрочем, еще в 2015 году, задолго до наших предметных разговоров, он в одной из своих работ, отвечая на тычки защитников «новооткрытой Ахматовой», писал следующее:
Проблема «тексты Ахматовой в частных собраниях» в последнее время навязала себя историку культуры в связи с наплывом подделок разной степени рискованности (иные смельчаки даже не утруждаются заглянуть в «Летопись жизни и творчества Ахматовой» В. А. Черных перед тем, как обозначить место дарения в фальшинскрипте) и появлением атрибуций разной степени беззаботности (некоторых приписанных великому все-таки поэту текстов стыдилась бы не только она сама, но и вкладчики любительских интернет-сайтов).
Однако с 2015 года много воды утекло, зато затем набежала вторая волна «вновь выявленного рукописного наследия», сильно поколебавшая мир антикварной книги своим напором. Поэтому мы разделим наиболее характерные фальсификаты на две части, предполагая, что они имеют два разных источника, да и разделены хронологически почти двадцатью годами.
Итак, в середине 1990‐х годов петербургский антиквар и библиофил А. М. Луценко набрел на золотую жилу: ему посчастливилось приобрести значительную подборку ахматовских рукописей, которые, как он был убежден, происходили из имущества покойной Н. Л. Дилакторской, знакомство которой с Ахматовой общеизвестно (как, впрочем, и то, что Дилакторская была дама в высшей степени осведомленная). Эти несколько десятков листов рукописей стали для А. М. Луценко главным событием его жизни. И когда мы с коллегой не раз бывали у него в середине 1990‐х годов в гостях, он в общем-то вел себя примерно так, как если бы у него хранились не рукописи Ахматовой, а, скажем, ранее неизвестная рабочая тетрадь Пушкина. Как каждый антиквар, а Аркадий Михайлович был именно антикваром, он заострял наше внимание на том, что если обычная рукопись известного стихотворения стоит столько-то (а в 1990‐х годах это не было дорого), то с неизвестными строфами, с вариантами – это уже стоит намного дороже.
Конечно, потратившись на эти рукописи, он решил и что-то продать, а также «ввести их в научный оборот». Несколько листов в 1997 году купила Публичная библиотека, сам же коллекционер начал публиковать их довольно скромно (впрочем, они просочились даже в раздел Dubia собрания сочинений Ахматовой). Тем не менее скепсис некоторых ученых, усилившийся после факсимильного воспроизведения нескольких листов, привел к совершенно невиданному событию. В 2000 году РНБ пригласила для рассмотрения купленных рукописей высококвалифицированного криминалиста, полковника милиции из главка, которая, соотнеся листки А. М. Луценко с подлинными рукописями, установила, что куплены были не автографы Ахматовой, а подражания. Можно только подивиться мужеству сотрудников РНБ.
Несколько статей в петербургских газетах дают нам понять накал страстей. Но как обычно бывает в подобных случаях, коллекционер (продолжавший владеть основным корпусом, куда входила так называемая «Ташкентская тетрадь» и прочее) не согласился с мнением криминалиста, публично заявил, что «исследование было проведено некорректно. Что строки, написанные карандашом, сравнивались с образцами, написанными чернилами. И что эксперт знала, что это Ахматова, поэтому „чистоту эксперимента“ соблюсти не удалось». Безусловно, криминалист может иметь не столь высокий авторитет, как текстолог, однако если в подтверждении автографов мы смотрим на привлечение криминалистов скептически, то, может быть, в распознавании фальсификатов они-то как раз и должны быть более профессиональны.