Антилузер

Взяла сумочку и медленно прошлась передо мной. С санитарной точки зрения она поступила правильно. Ее не было минут 20, за это время я накатил еще и обдумал, где и как ее отыметь. Положу ее раком на кухонный стол, подниму юбку, схвачу за гриву и начну ее пердолить. Нет, нет, стол может сломаться, может быть, лучше к стене в спальне? Сразу в очко, чтобы орала. Нет, сосед у меня министр, неловко. Тогда в очко, и закрою ей рот рукой. Вариант! Нет, сначала поцелуи, а потом на колени — и сразу в рот, глубоко и жестко. А вдруг заблюет мой белый ковер? Нет, нет. Думаю, может, лучше попросить массаж, прикинуться усталым, потом нежный поцелуй, потом еще один, а в конце — в рот, жестко и глубоко, пусть блюет на кровать, мне и так не нравится цвет постельного белья, надо менять. Короче, по хую, как будет, лишь бы кончить. Фантазию остановила сама жертва, села напротив меня, в моем халате, с пачкой сигарет в руке.

— Дурь будешь?

— Нет, я по алкоголю.

В своей жизни только один раз курил дурь, и то закончилось нехорошо, потерей памяти, ключей от машины, документов и телки с моими деньгами. Здесь вроде безопасно. Два косяка превратились в пепел быстро, сверху алкоголь.

Как рассказывал Вадим, я лежал на кровати голым, соска заснула на полу, Вадим ей объяснил, что через час жена прилетает и пора уходить. Она долго сопротивлялась, пытаясь меня разбудить. Вместе с инструкциями, оказывается, я передал и ключи с просьбой убрать под утро макаку. Он ее отвез до дома в Бусиново, она велела сообщить мне, что я урод, конченый ублюдок, и прочие комплименты. В связи с тем, что не помню, отымел я ее или нет, решил реанимировать репутацию и отодрать ее втрезвую. Мне больше всего жалко Вадика, который до шести утра ждал в машине. Если бы в школе лучше учился, ждал бы его я. Водила — это карма.

Они пришли

У каждого есть свои заскоки, если не считать меня и тебя, Читатель. Хотя насчет тебя я уже не так уверен.

Томас Фуллер

С головой накрылся одеялом. Сон беспокойный. Снится детство, и я, как всегда, опаздываю в школу. Мать ругается, отец с раннего утра на работе. Мой школьный рюкзак, тяжелый, но модный, дедовский подарок из Югославии. Мама дала с собой бутербродов, покрыла трехэтажно за лень, погладила по голове, поцеловала и сказала:

— А вот Миша всегда раньше всех встает!

— Мама, Миша — дурак, и от него плохо пахнет.

— Все, молчи, ты не лучше. Зато он свою маму слушает.

Спускаюсь по грязной лестнице, в лифт одному нельзя, да и запах там ужасный. Все псы наших соседей считают своим долгом ссать прямо в лифте. Разумеется, что никто не убирается, все же кругом принадлежит народу, пусть народ и убирает. Конечно, говно убирали, кроме жидкого. Короче, тогда, как и сейчас, улица начиналась сразу за входной дверью. С пяти лет я уже научился читать вслух ругательства, написанные на стене родной пятиэтажки: «Наташа блядь», «Хуй вам всем», «Вера из 54-й хорошо сосет». Что означала последняя фраза, тогда не понимал. Ну и что такое она сосет? Странные эти взрослые.

— Папа, что значит слово «блядь»?

Судя по прямому удару в голову, понял, что новое слово мне пригодится, когда вырасту. Сижу как-то в классе, смотрю на Юлю, мою детскую любовь. У нее первой появились сиськи, и за две конфеты она разрешила мне их потрогать. Что тут такого? Не понимаю, почему отец, когда навеселе, говорил маме: «Дай потрогать твои арбузики!» Кожа как кожа.

Ностальгию испортили голоса, прорывающиеся из реальности. Визгливый женский голос спорил с унылым басом.

За окном уже утро. Макаки нет. Подумал, что не выключил телевизор, хотя не уверен, включал ли его вообще. Голый, но в носках, дополз до большой комнаты. Нет, не включал. Шумная беседа не прекратилась. Нашел туфлю, подошел к батарее и начал стучать каблуком, но классический прием злых советских бабулек не сработал. Мужик и баба начали говорить еще громче..

— Он долго собирается нас мучить, придурок? — кричала женщина.

— Да ты всю жизнь мучаешься! Не он, так я тебя измучил, ты вечно недовольная, скотина, — возразил мужской голос устало. — Судя по объему твоих жалоб, ты должна была сойти с ума, умереть, сдохнуть от горечи, обиды, ненависти, унижения и разочарования еще лет десять назад.

— Ты — мелкая тварь! — голос перешел на визг. — Ты… ты… унылый хуй! Я с тобой разговариваю! Ты ни о чем, кроме ебли, не думаешь, и даже это уже не слишком хорошо можешь. ТЫ ТУПОЙ. Вы друг друга стоите.

— Не ори, я устал, и мне больно!